Читать книгу "Дневник Верховского - Юрий Сафронов"

Она же зафиксировала для истории: «Дни до объявления войны были ужасны; видела и чувствовала, как Государя склоняют решиться на опасный шаг. Играла я ежедневно с детьми в теннис; возвращаясь, заставала Государя бледного и расстроенного. Из разговоров с ним я видела, что он считает войну неизбежной, но он утешал себя тем, что война укрепляет национальные и монархические чувства, что Россия после войны станет еще более могучей, что это не первая война и т. д. В это время пришла телеграмма от Распутина из Сибири, где он лежал раненый, умоляя Государя: «Не затевать войну, что с войной будет конец России и им самим и что положат до последнего человека». Государя телеграмма раздражила, и он не обратил на не внимания»[241].

16 (29) июля 1914 года ночью австрийские мониторы обстреляли оборонительные позиции сербов под Белградом. Сербское командование отдало приказ о взрыве мостов через Саву. Австрийцы планировали захватить Белград, а затем, двинувшись по долинам рек Морава и Колубар, быстро проникнуть в глубь страны и захватить Крагуевац, где располагался основной сербский арсенал. Австро-венгерской армии противостояло всего 12 сербских дивизий.

В ночь на 16 (29) июля сербами был взорван мост через реку Саву.

Из дневника императора Николая II.

16 (29) июля, среда

«…день был необычайно беспокойный. Меня беспрестанно вызывали к телефону то Сазонов, или Сухомлинов, или Янушкевич. Кроме того, находился в срочной телеграфной переписке с Вильгельмом. Вечером читал и еще принял Татищева, кот[орого] посылаю завтра в Берлин»[242].

Из воспоминания фрейлины Вырубовой: «Государь же был лихорадочно занят. Получена телеграмма от Императора Вильгельма, где он лично просил Государя, своего родственника и друга, остановить мобилизацию, предлагая встретиться для переговоров, чтобы мирным путем окончить дело. Государь, когда принес эту телеграмму, говорил: что он не имеет права остановить мобилизацию, что германские войска могут вторгнуться в Россию, что по его сведениям, они уже мобилизованы, и «как я тогда отвечу моему народу?»[243].

В тот же день в 9 часов вечера (16) 29 июля были мобилизованы все телеграфисты главного телеграфа Петербурга для рассылки УКАЗА о мобилизации во все уголки России, но в последнюю минуту военный министр Сухомлинов сообщил по телефону, что Николай II отменил приказ о всеобщей мобилизации и приказал объявить частичную. Царское правительство колебалось, стоит ли рисковать, и предпочитало выжидательную позицию, пока окончательно не определится Англия.

«Вечером 29 июля граф Пурталес по приказу из Берлина предупредил Сазонова, что дальнейшее продолжение мобилизации принудит германскую сторону к ответным мерам и к мобилизации, и что тогда Европейской мобилизации вряд ли удастся избежать. Это давало германской стороне желанный предлог форсировать войну и изобразить Германию обороняющейся от царской России стороной»[244].

Утром 17 (30) июля на новом совещании с генералитетом было решено просить Николая II подписать Указ о мобилизации. Указ был подписан в Петергофе.

В тот же день до 6 часов продолжались бомбежки Белграда. Сербская контрразведка не бездействовала: «В одной гостинице обнаружены шпионы, которые подавали сигналы, куда стрелять»[245].

18 (31) июля 1914 года 12 часов ночи. Петербург.

Германский посол граф Пурталес вручил Ультиматум с требованием отменить мобилизацию в течение 12 часов под угрозой объявить войну. Срок ответа истекал в 12 часов пополудни 1 августа.

Из дневник императора Николая II. 18 (31) июля, пятница.

«День простоял серый, такое же было и внутреннее настроение. В 11 час. на Ферме состоялось заседание Совета министров. Вернулся домой к часу. После завтрака принял германского посла. Погулял с дочерьми. До обеда и вечером занимался»[246].

В тот же день началась мобилизация российских войск. Капитан А. И. Верховский срочно покидал Сербию. Ничто так не возбуждает энергии, как сознание близкой опасности. Верховским была тогда сделана первая запись о начале Великой войны в книге «Россия на Голгофе» (из походного дневника): «1 августа. Выборг. Штаб 3-й Финляндской бригады.

Германия объявила нам войну. Вся страна бросилась к оружию. Кипит, поспевает срочная работа мобилизации. Спешно прибывают люди, лошади, повозки. Сбрую, снаряжение, выносят из складов и кладовых. Полки постепенно переходят на боевое положение. Перед нами война. Бодро на сердце»[247].

Эти слова очень хорошо характеризуют Верховского. Они говорят вовсе не о шапкозакидательском настрое молодого офицера. Выпускник Академии Генштаба, прекрасный аналитик, он отчетливо понимал, против кого начинается война. Он знал, что такое великолепно устроенная немецкая армия. Верховский блестяще разбирался в истории военного искусства, понимал, какой вклад в ее развитие внесли германские военные теоретики и практики… С другой стороны, Верховский был знаком и с трудами немецкого историка Трейчке, который откровенно рассматривал всех славян, и русских в том числе, «как навоз для германской нивы»[248]. Знакомы ему были также «творения» одного из руководителей военной мысли Германии генерала Бернгарди, писавшего о том, что «Германия оставит побежденным только одни глаза, для того, чтобы они могли оплакивать свой позор»[249].

Германский посол граф Фридрих Пурталес по инструкции из Берлина потребовал отменить всеобщую мобилизацию и, не получив в 12 часов ответа, 19 июля (1 августа) прибыл в 7 часов вечера в министерство иностранных дел и, прежде чем вручить ноту с объявлением войны, 3 раза спросил министра Сазонова, согласна ли Россия отменить мобилизацию?

Сазонов 3 раза ответил, что не может. Тогда Пурталес вынул из кармана бумагу с текстом объявления войны и вручил министру, оставив по рассеянности другую бумагу – декодированную телеграмму, по которой война объявлялась и в случае отказа остановить мобилизацию, и в случае, если Росссия будет предлагать продолжать переговоры[250].