Читать книгу "Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию - Алексей Сахнин"

Троцкий заявил, что считает недопустимым публикацию заявления Зиновьева (и аналогичного заявления Луначарского), равно как и комментарий редакции. К его мнению присоединился Сокольников, который сообщил, что «не принимал участия в заявлении от редакции по поводу писем Зиновьева и т. п., считает это заявление ошибочным». Это так сильно задело Сталина, что он подал в отставку из редакции (которая, правда, принята не была).

Разгром оппозиции (включая формальный вывод из состава ЦК ее лидеров) был полным. Однако, эта операция способствовала выделению новой группы внутри ЦК, недовольной слишком радикальной расправой над оппозиционерами.

Исследуя биографию своего противника по внутрипартийной борьбе, Троцкий объясняет этот эпизод тем, что Сталин, будучи вынужденным сохранять внешнюю лояльность Ленину, в душе оставался сторонником более умеренного подхода и разделял опасения Каменева и Зиновьева. «Поведение Сталина – писал Троцкий – может казаться необъяснимым в свете созданной вокруг него легенды; на самом деле оно вполне отвечает его духовному складу. Недоверие к массам и подозрительная осторожность вынуждают его в моменты исторических решений отступать в тень, выжидать и, если возможно, страховаться на два случая. Защита Зиновьева и Каменева диктовалась отнюдь не сентиментальными соображениями. Сталин переменил в апреле официальную позицию, но не склад своей мысли. Если по голосованиям он был на стороне Ленина, то по настроению стоял ближе к Каменеву».

Такая интерпретация необъективна или, как минимум, неполна. Сталин традиционно относился к левому крылу партии, и в абсолютном большинстве случаев выступал солидарно с Лениным. Причем делал он это не из мимикрии, но, как свидетельствуют его статьи, в согласии со своими собственными взглядами. Его попытка протянуть руку помощи внутрипартийной оппозиции в самый критический для нее момент объясняется двумя мотивами. Во-первых, Сталин стремился максимально сократить издержки внутрипартийного конфликта и избежать возможного раскола. Об это он заявил на заседании 20 октября: «исключение из партии не рецепт, нужно сохранить единство партии». Во-вторых, он руководствовался, возможно, организационными соображениями другого характера. Два взаимосвязанных фактора – резкий взлет авторитета и значения Троцкого в большевистской партии и падение роли «старой гвардии» – наверняка играли для Сталина определенное значение. Он инстинктивно или сознательно проявлял солидарность со старыми товарищами, ветеранами большевизма, чье внутрипартийное поражение грозило ослабить позиции всей «когорты» и самого Сталина персонально.

Троцкий, хотя кратко и мимоходом, но все-таки упоминает о подобных мотивах Сталина: «К тому же недовольство своей ролью естественно толкало его на сторону других недовольных, хотя бы политически он с ними не вполне сходился».

Впрочем, быстро выяснилось, что Сталин не был единственным сторонником компромисса. В этом с ним были согласны многие лидеры «большинства». Даже Свердлов, выступавший на заседании ЦК в качестве защитника самых жестких мер, по всей видимости в ходе переговоров с Лениным стремился найти компромисс, смягчить конфликт.

Так, 22 или 23 октября Ленин написал Свердлову письмо, в котором перечислял сторонников «перемирия» в партии, причисляя к ним и самого Свердлова. «По делу Зиновьева и Каменева, – писал он – если вы (+ Сталин, Сокольников и Дзержинский) требуете компромисса, внесите против меня предложение о сдаче дела в партийный суд (факты ясны, что и Зиновьев срывал умышленно): это будет отсрочкой». Таким образом, за достижение компромисса во внутрипартийном конфликте выступили большинство цекистов. И Ленин, зная об этом, был готов, если не принять это предложенное ему перемирие, то хотя бы согласиться с «отсрочкой». Однако в том же письме Ленин просит Свердлова подтвердить тот факт, что ЦК принял отставку Каменева. Изгнание Каменева из ЦК он рассматривал как необходимое условие для «компромисса».

Уже через четыре дня, 24 октября Каменев, как ни в чем ни бывало сидел на своем месте в Смольном, принимая участие в заседании Центрального комитета. Об исключении его из состава руководящей партийной коллегии никто не вспоминал. Казалось бы, гора родила мышь: беспрецедентный по своей остроте конфликт в руководстве партии кончился ничем. Однако это не вполне так. Была выполнена главная задача, которую ставил перед собой Ленин: принципиальная оппозиция восстанию и захвату власти была разгромлена и подавлена. Может быть, это стало одним из факторов, позволившим так легко перевести партию и ВРК в режим восстания, как только правительство дало к этому первый повод. Принципиально бороться с этим теперь было некому.

«Октябрьский эпизод Каменева и Зиновьева» самым серьезным образом повлиял на дальнейшую судьбу этих двух деятелей и вообще на историю партии. На протяжении двух последующих десятилетий он неизменно упоминался в полемике в моменты наибольшего обострения внутрипартийной борьбы, а модель, задействованная в ходе борьбы Ленина и большинства ЦК с октябрьскими «штрейкбрехерами», послужила прообразом кампаний против многочисленных внутрипартийных оппозиций в 1920–1930 гг. Впрочем, эта модель выстраивалась ретроспективно, уже в новых условиях, лишь символически отсылая к истории октябрьского «штрейкбрехерства».

* * *

21 октября состоялось очередное заседание Центрального комитета. Основное внимание было посвящено организации предстоящего съезда Советов. Обсудили вопросы конструирования президиума съезда, сроки его открытия. Сталин предложил озаботиться подготовкой докладов о войне, о власти, о рабочем контроле, о земле, по национальному вопросу. Свердлов специально добавляет, что «к подготовке тезисов докладов необходимо привлечь Ильича». Цекисты обсуждают сугубо мирные, организационные проблемы, готовят тезисы предложений партии по главным вопросам внутриполитической жизни страны, принять решения по которым должен все-таки съезд. «Решения исходят из того, что к моменту открытия Съезда победа еще не будет достигнута» – подчеркивает В. Т. Логинов.

Работа Петербургского комитета партии, а также партийной фракции Петросовета была посвящена в эти дни организации и проведению 22 октября «дня Петроградского Совета», задуманного как «мирный подсчет сил рабочих и солдат». Это план удался и день 22 октября стал демонстрацией влияния левых сил, массовой поддержки Советов и всеобщего неприятия Временного правительства. Суханов рассказывает о том, какой энтузиазм вызывали на одном из многочисленных митингов слова Троцкого, открыто призывавшего любой ценой поддержать Советы в их борьбе за власть: «Это ваше голосование пусть будет вашей клятвой – всеми силами, любыми жертвами поддержать Совет, взявший на себя великое бремя довести до конца победу революции и дать землю, хлеб и мир!». «По всему Петербургу – продолжает Суханов – происходило примерно то же самое. Везде были последние смотры и последние клятвы. Тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч людей… Это, собственно, было уже восстание. Дело было уже начато…».

Суханов прав, если восстанием считать открытый призыв к свержению правительства и переходу власти к «неконституционному» органу – съезду Советов. Но тогда большевики начали «восстание» в марте или, во всяком случае, в апреле, когда выдвинули лозунг «Вся власть Советам». Конечно, когда почти все части столичного гарнизона отказались признавать приказы командования, а признали своим единственным начальством Военно-революционный комитет, гарнизон продемонстрировал неповиновение на грани с мятежом. Но ведь и Троцкий прав: Советы с самого начала революции по частям делали то же самое, вмешиваясь в компетенцию армейских и гражданских властей. К тому же «восставшие» не переходили в наступление; они не захватывали административных зданий, не формировали исполнительных органов государственной власти; не пытались удалить остатки старой власти во главе с правительством. Они лояльно ждали открытия самого представительного органа в стране – Всероссийского съезда Советов.