Читать книгу "Закон бутерброда - Титью Лекок"

Каждое утро между ними разыгрывалась одна и та же неизменная сцена. От нее приходил традиционный мейл с просьбой зайти. Обычно у Кристофа в это время лежала на читке какая-нибудь статья про ядерный потенциал Ирана или про газовые конфликты с Россией, короче, на тему, требующую предельной сосредоточенности. Но он покорно вставал и тащился в переговорную. За стеклянной дверью виднелась она, вернее сказать, ее весьма откровенное декольте. С чего бы ей так вызывающе одеваться, если не затем, чтобы все взоры немедленно упирались в ее вываливающийся бюст? На шее она носила длиннющую цепочку с кулоном, разглядеть который не было никакой возможности, ибо он свисал точно промеж грудей. Еще один способ сосредоточить все внимание собеседника на своем декольте.

Едва переступив порог переговорной, он оказывался в облаке отвратительного запаха ее духов с пачулями; им, казалось, заражена в комнате каждая молекула кислорода, словно вирусом бубонной чумы. Она с улыбкой указывала ему на стул рядом с собой, а он всякий раз добросовестно оставлял сиденье пустым и усаживался подальше.

– Как дела, Кристоф? У тебя усталый вид…

– Все в порядке. Но у меня сегодня много текстов на редактуру. Что ты мне хотела сказать?

– Я тут кое-чего намолола.

Этот диалог повторялся каждое утро, и каждое утро, когда она произносила “намолола”, ему хотелось размозжить ей башку об стеклянный стол. Под этим словом, описывающим труд ремесленника, вращающего жернова, она имела в виду работу волшебной программы, которая якобы предсказывала темы громких споров на ближайшие часы или дни. Если совсем точно, дамочка попросту нажимала на клавишу Enter. И ровно за это ей платили. Но при слове “намолола” прямо-таки создавалось впечатление, будто слышишь, как тема всплывает из глубин интернета, журчит на серверах и, наконец, выныривает на поверхность компьютерного дисплея этой дуры.

Палома глядела на него с сияющим видом.

– Так вот, сегодняшний победитель лотереи – это… Это столовая в начальной школе, где убрали из меню свинину.

– И что? – спросил Кристоф, делая вид, будто не понимает.

– И то, что вокруг этой темы скоро поднимется большой шум. Значит, мы должны первыми ее застолбить.

– По-моему, такие истории случаются примерно раз в полгода.

– Возможно. Но сейчас это зацепит. Наверно, это вопрос контекста, попадания в новости. Понятия не имею. А машинка, она знает. Машинка никогда не ошибается.

Кристоф со вздохом отвел глаза. Она была права. За три недели, что она тут сидела, машина не ошиблась ни разу. Но он спрашивал себя, не является ли это предсказание в какой-то степени перформативным. Машина искала в недрах сети темы, начинавшие всплывать на поверхность, но еще не появившиеся на мониторах СМИ. Другое дело, что, не будь машины, эти темы, возможно, так и остались бы погребенными в бездне. Именно потому, что Infos сделает из них текст, а этот текст, благодаря зазывной теме, породит клики, другие медиа, в погоне за властью над новостями, тоже сочтут своим долгом отреагировать, а затем политики обозначат свои позиции и т. д.

Палома провела рукой по своему декольте, словно проверяя, на месте ли цепочка. Если только не затем, чтобы отвлечь Кристофа от размышлений и вернуть к сексуальной прозе жизни.

Убедившись, что его взгляд прикован к ее грудям, она заговорила снова:

– Вот список ключевых слов, которые должны присутствовать в материале.

Она протянула ему листок, и он с отвращением его взял.

“Мусульманский – арабы – свинина – свинья (врезка: Почему мусульмане не едят свинины) – французский – столовая – Республика – светский – играть на руку – равенство – дети – скандал – исламизация”.

Проблема была не в словах, а в том, что ему вообще задают некий список. Что какая-то программа решает, какова должна быть работа журналиста-человека. Он все больше убеждался, что главное неравенство в современном обществе – это неравенство между теми, кто дает команды машинам, и теми, кто повинуется командам машин. Отныне, при этом новом режиме, Кристоф относился ко второй категории. Ну… пусть даже косвенно, поскольку у него нет доступа к самой программе и он получает распоряжения от Паломы, олицетворяющей ее человеческий и сисястый интерфейс. К счастью, у него еще оставалась известная свобода маневра. На основе одного и того же списка он мог сочинять прямо противоположные тексты – вплоть до того момента, когда программа научится считывать коннотации слов и построение фразы. Но пока математическая формула не может расшифровать иронию, у него еще остается толика покоя.

Дабы не сдаваться сразу, он предупредил Палому:

– Как ты понимаешь, я не стану писать про “еще один скандал, республиканская школа охвачена ползучей исламизацией”. Я сделаю ровно наоборот. Напишу статью про то, что никакого скандала нет. Сильно подозреваю, что, если поговорить с директором школы, выяснится, что причиной его решения стало урезание бюджета. Вообще-то настоящий скандал – это влияние бюджетных сокращений на питание наших детей.

Она улыбнулась терпеливой, понимающей улыбкой:

– Что касается ракурса, тут у тебя полная свобода рук. Это уже не моя поляна. Все, что мне нужно, это чтобы статья была на сайте к часу дня и содержала ключевые слова. А твоя редакторская политика, тон, подача – это все меня не касается. Ты же знаешь, я не диктатор.

Выходя из переговорной, он обвел взглядом редакцию. На кого навесить это ярмо? Он старался быть беспристрастным, но видел, что журналисты в шоке от новой рабочей методы. На данный момент машина диктовала им всего два текста в день, но что будет, если объем обязаловки возрастет? Что случится в тот день, когда вместо планерки они станут проводить языческую церемонию, простираясь по очереди перед компьютером Паломы и получая ежедневные директивы? Наверно, все уйдут работать в другие места, но ведь в конечном счете сайтов, не отравленных этими достижениями, просто не останется.

Он потряс головой. Он на дне пропасти. И каждое утро, просыпаясь, убеждается, что все больше вползает в депрессию. В те редкие минуты, когда они пересекались с Клер, она упрекала его за отвратительное настроение. К тому же не отпускает какая-то нутряная головная боль. Он потер виски и направился к Ванессе. Она все поняла, едва он подошел. Посмотрела на него с выражением юной девственницы, назначенной в жертвы на празднестве солнцеворота. И молча взяла у него протянутый листок.

Он вернулся к письменному столу.

…Перенос предприятия на новое место повлечет за собой сокращение 350 рабочих мест на заводе Севера. Профсоюзы заявляют, что не отступят от своих требований.

Он даже не проверил IRC. С тех пор как Поль не разговаривал с Марианной, чат напоминал выжженную равнину с проносившимися на экране пыльными смерчами. У него не было даже друга, которому можно поплакаться. Полное одиночество. Конечно, он знал, что в этом дивном офисном мире ненависть к одному из коллег – довольно частое явление. Мир труда с его тонкой смесью силовых отношений, соперничества и скученности порождал этот вид нездоровых, извращенных связей. Но на сей раз Кристофа не покидало чувство, что он съеден заживо. Не только самой Паломой, но и собственным негативом по отношению к ней. В нем не осталось ничего, кроме желчи и подавляемого бешенства.