Читать книгу "Жена алхимика. Тайна русского Нострадамуса - Полина Голицына"

Они отужинали, София предложила Николь навести порядок в кухне, а сама повернулась к Василию:

– Ну что, начинаем великий эксперимент?

– Да, София. Теперь – только вперёд.

Глава 31. Смерть чернокнижника

Молиться. Домогаться, чтобы законы Вселенной были отменены ради одного, и притом явно недостойного просителя.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

«Похоже, наш первый председатель писал о себе до самого конца. Зная его, не удивлюсь, что он и на смертном одре что-нибудь изобрёл», – подумал Семён и начал читать.

Не думал я, что так скоро дыхание смерти почувствую. Да, знать, придётся. Кажется, что недолго мне осталось. Говорят, перед смертью всю свою жизнь видишь. В последние минуты. Только я теперь понимаю, что минуты это долгие. Пытаюсь вспомнить, да всё сливается, одно с другим перемешивается. Главное, знаю, что если умру, то это еще не конец. Но, может, получится мне смерть обмануть.

Хорошо бы, забыла она про меня, да на это надежды нет. Если сам её от своего порога не отважу, она дорогу найдёт, и в дверь постучит. Кажется, когда старуха с косой уже в пути, должен я вспоминать семью, несчастных моих дочерей, жену любимую, должен видеть подвиги наши ратные, а в голову только былые забавы и лезут.

Досталась мне по случаю книга одна. Была она писана каким-то арабом, потом между строк её на французский перевели, с грехом пополам понял я, что там речь идёт о том, как древние египтяне болезни лечили и будущее предсказывали. Ну, будущее никому не ведомо, хотя есть соблазн узнать, про болезни не скажу, не пробовал, хотя допускаю, что это может и получиться. Очень уж другое интересно. Если по-нашему пересказать, то речь в той книге об отводе глаз.

Через тот отвод человеку можно что хочешь внушить. Внушил больному, что он здоров – он и выздоровел. Внушил, что потоп – он на стол полезет. Говорилось там, что египтяне наливали в лампу, вычищенную до блеска, ароматное масло. Лампу вешали на веревку, которая к потолку привязана. Если ту лампу раскачать и глядеть на неё долго, то начинаешь будто засыпать, но не спишь. А когда насмотришься, то сам не свой становишься, что тебе скажут – то и делаешь, что внушат – то и видишь. Попробовал я это на себе. Главное, думаю, чтобы блестело и качалось. Только не доверяю я никому себе внушать. Я решил сам себе придумать, что видеть.

Взял я веревку тонкую, на неё повесил перстень с бриллиантом. Повесил так, чтобы качалось, и свечей зажёг, чтобы камень в их свете сиял. Задумал я себе белого коня увидеть. Раскачал перстень, смотрю на него. Смотрел, смотрел, слышу, вроде фыркает кто-то в комнате.

Я от камня глаза отвёл и вижу – конь. В точности такой, как я себе представил. Пробовал это я в подвале, лестницы тут узкие, двери маленькие. Сюда если конь и войдёт, то только ползком, да и то может не пролезть. А он стоит посреди комнаты, ушами стрижёт.

Ну, думаю, молодцы египтяне, надо же до такого дойти! Обошёл я вокруг коня, погладил его. Настоящий, как есть настоящий. Не знал бы я, что всё это отвод глаз, не сомневался бы. Решил я, хватит мне на него пялиться, пора бы его и спровадить. Кольцо остановил, глазами поморгал, потом снова в то место смотрю, где конь был, а он-то никуда не делся.

Я когда книгу ту читал, как разобрал про то, как глаза отводить, так сразу и попробовал. А до того, как от наваждения избавиться, не дочитал. Схватил книгу, читаю, а там такое пошло, что вовсе не разберешь. Ну, читать продолжаю, а сам на коня поглядываю. Не хватало еще, думаю, чтобы кто вошёл. Увидят, как я в пустое место смотрю, скажут, что ума лишился. Нашёл я всё-таки как всё вернуть назад.

А сказано там, что того, кто наяву спит, нужно разбудить. В ладоши, например, хлопнуть. Так я и сделал. Хлопнул – и исчезло наваждение. Да, думаю, как это к делу приставить, пока неясно, а вот забава получится великая.

Тогда Пётр еще был жив. Я ему эту штуку показал. Он сначала не верил, а потом говорит: «Льва хочу увидеть». Я его усадил, перстень раскачал, потом говорю ему: «Лев». Смотрю, он уставился в пустой угол и шпагу из-за пояса тянет.

Ну нет, думаю, ты мне так всё тут разгромишь. Хлопнул я в ладоши, Пётр очнулся, обошёл всю комнату – нету льва. «Да, я уж было подумал, что ты тут настоящего зверя прячешь», – говорит мне. «А как бы такое чудо на войне использовать? Если на вражеских солдат львы да медведи, да еще невесть что побежит, чай им несладко придётся? Друг друга перестреляют», – ему бы всё война.

А я-то знаю, что ему надо, так заранее обдумал. Выходит у меня, что не получится это в чистом поле или в море сделать. Надо, чтобы сначала человек на яркое и подвижное смотрел, а потом уже ему внушать. «Нет, на войне не получится, а вот на приёме каком, над гостями посмеяться, это пожалуйста», – говорю. Ему затея понравилась.

А я вот что придумал. Если одному можно глаза отвести, то и многим тоже. Главное, чтобы они все вместе на что-то смотрели, а потом внушить. Решили мы с Петром потоп устроить. Не настоящий, конечно.

Нашёл я кусок хрусталя, мне его огранили и в оправу с ушком вставили. Такой если повесить на веревку, издалека видно будет. Вот начался приём, а я заранее подвеску ту на столе установил, осветил как следует и раскачал. Всем же любопытно – что это качается. А я поблизости, и поддаю иногда, чтобы не останавливалось.

Сам стараюсь не смотреть, а за другими наблюдаю. Когда увидел, что многие за этим следят, я и шепнул одному: «Смотри, море из берегов вышло, сейчас все потонем». А какое море в Москве? Да тому уже всё равно. Начал он озираться, да как заорёт: «Потоп, спасайся кто может!».

А остальные-то уже готовы. Они как услышали про потоп, кто на стол полез, кто на подоконник, в дверях давка. А мы с Петром потешаемся. Молодые были, только и делать, что жизни радоваться. Но теперь вот и о смерти приходится думать.

Так у меня выходит, что для того, чтобы порошком философским человека оживить, без останков его никак не обойтись. Когда умру, точнее – если умру, похоронят меня в надёжном месте. А если настанет время, когда и стены не устоят, и могилы разроют, на этот счёт я дал указания, чтобы тело моё сберегли. Без тела не будет и воскрешения. Только вот настанет ли когда это время? Хорошо бы настало, тогда я и тело Петра разыщу. Уж его-то и без особых указаний сберегут. И жену, и дочерей. Дождаться бы только.

Однако же, не идёт за мной, старая. Но шаги её уже слышны. Может, удастся обмануть? Удалось же мне с Ванькой, хоть ненадолго, да и с лакеем государя нашего, хотя и не до конца. Что, если тогда всё верно сделано было? Может дело в том, что люди они простые? В моём роду, как никак, и короли бывали. Не выйдет ли на мне? А если не получится, то так тому и быть. Всё равно помирать.

Есть тут мальчонка толковый, из турков, Омером зовут. Я его иногда Гомером называю, а обычно просто Ванькой, так нашему уху привычнее. Да и какая ему разница? Нет тут у него никого. Ведь когда я замертво упаду, надёжный человек нужен, а ему, турку этому, надеяться не на кого, кроме меня. Хорошо, грамоте его обучил. На память-то его надеяться нельзя, ошибётся в чём, тут мне и конец. Потолкую-ка я с ним а потом напишу, чтобы он всё в точности сделал.