Читать книгу "Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она "научилась" - Лина Данэм"

— А жаль, потому что вы очень похожи и могли бы стать хорошими друзьями.

* * *

Я перестала заниматься у Робин, когда мне было пятнадцать. Сказала ей, что могу больше не говорить о своих проблемах постоянно, и она не спорила. Чувствовала я себя хорошо. Мое ОКР не прошло, но пройдет ли оно когда-нибудь окончательно? Может, оно уже часть меня, часть моей внутренней работы, моя ноша. И пока что меня это устраивает.

На последнем занятии мы много смеялись, ели всякие вкусности, говорили о будущем. Я призналась, как мне было обидно, когда она скривилась при виде серьги у меня в пупке. Робин попросила извинить ей неуместную откровенность. Я поблагодарила ее за разрешение принести на занятие кошку, за то, что с помощью плоскогубцев вынула из меня ту самую серьгу, когда пупок воспалился, а главное — за то, что руководила моим выздоровлением. Впервые за много лет у меня появились секреты. Мысли, которые предназначались мне одной.

Я скучала по ней так же, как скучала в седьмом классе по старой квартире: сначала очень сильно, а потом совсем перестала. Слишком много вещей надо было разобрать после переезда.

* * *

Через полгода я забросила домашнее задание, стала прогуливать уроки и целыми днями возилась со своим ручным кроликом Честером Хедли. Родители думали, что у меня депрессия; я думала, что они идиоты. Из-за лекарств мне все время хотелось спать, и в школе я прославилась тем, что клевала носом, низко натянув капюшон, и только когда учитель называл мое имя, вздрагивала: «Я не сплю».

Дочерью Робин я восхищалась по-прежнему. Время от времени наши пути пересекались, поэтому я представляла себе, где она и как живет. Мне рассказали, что она проколола себе нос в летнем лагере и встречается с граффитчиком по имени SEX. Однажды благодаря общему другу мы созвонились, и я впала в ступор.

— Привет! — крикнула она.

— Это ты, — выговорила я.

* * *

Со мной стало невозможно сладить, и папа отправил меня к Маргарет — специалисту по «обучаемости и организованности». Я уже была у нее несколько раз — когда родители обнаружили, что в течение полугода я запихивала все несделанные домашние задания под кровать. Маргарет я вспоминала с теплотой, в основном потому, что сначала она угощала меня апельсиновым соком с печеньями «Чессмен», а уже после мы садились готовить математику. В этот раз обошлось без печенья, но внешне Маргарет не изменилась: рыжий волнистый боб, причудливо скроенное платье и ведьминские башмаки. Больше похожа на маму, чем на Робин, но с австралийским акцентом.

Ее кабинет был собранием любопытных и приятных глазу вещиц: ракушки в рамке, сухие ветки вербы в асимметричных вазах, украшения из перьев и керамические подставки для чашек на журнальном столике. Несколько недель подряд мы садились и сосредоточенно наводили порядок в моем рюкзаке, который выглядел так, будто в переднем кармане поселилась наркоманка с кучей барахла и пятью карапузами на руках. Маргарет показала мне, как вести записи в ежедневнике, группировать материалы в скоросшивателе и отмечать сделанные задания. Поскольку Маргарет была еще и психиатром, после занятия я часто видела грустных детей и несчастливые пары, которые ждали своей очереди в приемной. Я же приходила не за тем, чтобы говорить о своих чувствах. Нас интересовали исключительно практичность, ясность и расстановка приоритетов.

Но однажды я пришла к Маргарет, раскисшая от навязчивых мыслей и тошнотворного молочного привкуса лекарства. Моей силы воли не хватило даже на то, чтобы очистить скоросшиватель. Придуманная Маргарет система работы, острые карандаши и шуршащие тонкие папки приносили мне огромное удовлетворение, однако в качестве универсальной метафоры своего ухудшавшегося состояния я покрыла девственно-чистые страницы бессмысленными каракулями.

Я легла головой на стол.

— Не хочешь ли сесть на кушетку? — спросила Маргарет.

* * *

О себе Маргарет не рассказывала. С самого начала она дала понять, что говорить мы будем обо мне. Все личные вопросы Маргарет старалась игнорировать. Она не смущалась, а озадаченно улыбалась, точно я перешла на непонятный ей язык.

— Просто интересно, у вас есть дети? — спрашивала я.

— А как ты думаешь, что тебе даст знание ответа на этот вопрос? — спрашивала она, совсем как мозгоправы в кино.

Ее скрытность привела к тому, что я начала развивать собственные теории. По одной из них, Маргарет — умеренный и благоразумный едок, не способный понять мою борьбу с обжорством. Однажды я заметила в корзине для мусора пустую, но аккуратно закрытую крышкой коробочку, в которой когда-то был йогурт из козьего молока. По другой теории, ей нравилось принимать горячие ванны. Я была уверена, что она любит полевые цветы, поезда и задушевные разговоры с мудрыми старухами. Как-то она рассказала, что в школьные годы ее заставляли надевать канотье на экскурсию. Я уцепилась за эту картинку, представляя себе длинную вереницу шагающих девочек в шляпах и среди них крошку Маргарет.

Потом наступил тот осенний день, когда Маргарет предстала передо мной со свеженьким, сияющим синяком под глазом и, прежде чем я успела выразить свое изумление, показала на него и рассмеялась: «Маленький казус при работе в саду». И я ей поверила. Маргарет никому не позволила бы себя ударить. Она никому бы не позволила ходить по дому в уличной обуви. Она всегда защитит себя, свои полы, свои цветы.

Папа сказал, что его приятель Берт знавал Маргарет в девяностые. Она была «какое-то время популярна» и имела легкий роман с художником видеоарта. Я представила себе их свидания: он проскальзывает за столик напротив нее и спрашивает, как прошел день. А она только улыбается и кивает, улыбается и кивает.

* * *

Мы с Одри попали в один и тот же колледж. Среди всех странных поворотов моей жизни этот едва ли не самый странный, но все так и случилось. На первый взгляд, неудивительно, что двух девочек из Нью-Йорка со схожими баллами по тестам и одинаковыми проблемами с начальством неизобретательные администраторы направили в одно русло — доступного либерального образования. Но в глубине души мне верилось в другое. Столько лет разлуки — и вот мы снова вместе.

Сошлись мы сразу же, и больше в антипатиях, чем в пристрастиях. Обе ненавидели копченую лососину и парней в брюках-карго. Обеих тошнило, когда мальчики с Лонг-Айленда заявляли, что они из Нью-Йорка. Первые несколько недель мы занимались тем, что разъезжали по городку на своих новеньких красных велосипедах, в неподходящей для этого обуви и густо намазав губы помадой, не желая расставаться со стереотипом девочек из мегаполиса. Мы едва сдерживали хохот, когда юноша по имени Зенит явился на вечеринку в рубахе с надписью «Крутой как яйца». Мы взяли на прицел старшекурсников, которые издавали иронические литературные журналы и старались не пользоваться ванной одновременно с теми, кто был не из их компании.