Читать книгу "Битва за Севастополь. Одиночный выстрел - Алла Бегунова"

Людмила взглянула на строгого офицера, сидевшего за столом. Потапову не исполнилось и сорока лета. На Черноморском флоте он служил с 1933 года, потом работал преподавателем в военно-морском училище береговой обороны, но на войне проявил себя способным и решительным командиром, пользующимся уважением у подчиненных. Теперь он испытующе посмотрел на девушку, чью фотографию видел на Доске Почета Приморской армии, установленную около командного пункта. На фотографии Павличенко получилась явно старше своих лет и гораздо солиднее. Потапов, взяв карандаш, показал какую-то точку на карте:

— Мы думаем, что на участке фронта, занимаемом нашей бригадой, появился опытный немецкий снайпер. Вчера прямым попаданием в голову был убит мой начальник штаба подполковник Морозов. Позавчера — командир одного из батальонов. Три дня назад — два офицера-связиста. Сегодня выстрел засекли. Вроде бы он сделан с разрушенного железнодорожного моста над Камышловским оврагом.

— С моста? — Люда тоже посмотрела на карту.

— Снайпер очень мешает нам, Людмила Михайловна.

— Не сомневаюсь в этом, товарищ полковник.

— Сможете помочь?

— Если идти в засаду, то только в паре, — подумав, сказала она.

— Кто вам нужен? — Потапов приготовил блокнот и карандаш, чтобы записывать.

— С собой взяла бы сержанта Федора Седых. Если, конечно, товарищ майор не возражает.

— Нет вопросов! — Матусевич пожал плечами. — Для морской пехоты — все, что угодно! Собирайся, Люда. Товарищ полковник будет ждать тебя и Седых в своей машине…

Солдатские сборы недолги. Но Люда невольно тянула время, складывая нехитрый скарб в вещмешок в блиндаже командира второй роты. Она ждала появления Алексея Киценко. Ведь после того, как он привез ее из медсанбата обратно на позиции 54-го стрелкового полка, они стали… мужем и женой.

Тысячу раз она говорила себе, что так нельзя, что все происходит слишком быстро, что мама не одобрила бы ее поступок, что младший лейтенант пока еще мало знаком с ней. Однако викинг решительно завладел ее сердцем. Вероятно, все случилось еще 19 декабря, в лесу, при лучах солнца, пробивающихся сквозь черные переломанные ветви. Блеск его доспехов ослепил израненного старшего сержанта. Это был свет жизни, с которой она прощалась в ту минуту.

Конечно, блиндаж командира роты обустроен лучше, чем у рядовых. Он гораздо просторнее, потолки в нем выше, имеется какая-никакая мебель из ошкуренных досок. Однако он не представляет собой удобного места для первой брачной ночи, и викинг постарался его украсить. Когда Киценко впервые привел Людмилу сюда, она увидела на столе, накрытом холстяной скатертью, «вазу» — латунную гильзу от 45-мм снаряда, в ней зимний «букет»: зеленые побеги можжевельника и ветка клена с чудом сохранившимися на ней желто-красными листьями. В подвальном помещении, освещенном тусклым светом аккумуляторной лампочки, они пылали, как два фонаря.

— Сегодня — особенный день, Люся, — сказал он, целуя ее. Затем наклонился к вазе, сорвал кленовый лист, похожий на человеческую ладонь с расставленными пальцами и вручил ей. — Маленький сувенир для тебя, любовь моя!

Противиться его ласкам она не могла, да и не желала. Своими сильными руками викинг обнимал ее, затем расстегнул ворот гимнастерки, стал целовать ей шею и плечи. Горячими губами он коснулся ее груди, и это оказалось нестерпимо. Вздрогнув, Людмила отстранилась и попросила:

— Подожди.

— Что случилось, Люся? Ты боишься?

— Да.

— Почему? Ты… Ты девственица?

— Нет. Я была замужем, у меня есть ребенок. Но десять лет прошло с тех пор, и я отвыкла от этого, потому что ни с кем… и никогда больше… Тогда я получила очень жестокий урок… не только для меня, но и для моей семьи… Они боялись и не хотели…

— Не хотели, чтобы ты снова выходила замуж? — удивился он.

— Можно сказать и так, — Людмила тяжело вздохнула. — Сначала маленький сын, потом переезд в Киев, работа на заводе «Арсенал» и одновременно учеба в вечерней школе, поступление в университет и Снайперская школа. Отец считал, что нет достойных претендентов. Честно говоря, мы все боялись снова ошибиться.

— Как звали этого мерзавца? — спросил младший лейтенант, разглядывая именную винтовку Люды, которую недавно принесли к командиру второй роты из снайперского взвода и повесили на колышек в стене.

— Алексей Богданович Павличенко.

— У тебя осталась его фамилия?

— Ну да. Брак оформили, хотя мне не исполнилось и шестнадцати лет… Потому есть небольшая просьба, важная для нашего будущего.

— Говори.

— Алексей — плохое, не подходящее имя для моего возлюбленного. В моей памяти оно связано с той печальной историей. Поверь, мне слишком больно возвращаться в прошлое. Ты — другой, и я буду звать тебя по-другому. Например, Леня. Согласен?

— Согласен, любовь моя.

— Помоги мне снять гимнастерку…

Она знала, чего он хочет, и в первые минуты с трудом смиряла страх перед будущей близостью. Какое-то необъяснимое чувство тревоги охватило Людмилу. Однако викинг, чувствуя дрожь ее тела, медлил. Его прикосновения сначала были осторожными, потом настойчивыми, потом грубоватыми. Лаская ее божественную грудь, он тихо спрашивал: «Так хорошо, любовь моя?» Ступенька за ступенькой они вдвоем поднимались на крутую гору, и вскоре вместо ответа он услышал стон.

Раньше Алексей только предполагал, что суровый снайпер Павличенко может быть пылкой любовницей.

Теперь она отдалась ему со всей страстью своего одинокого сердца. В тесном блиндаже, освещаемом лишь скудным огнем из загнетка печки-буржуйки, стало жарко и светло, как днем, потому что они, обнаженные, видели друг друга, стремились к безумным ласкам и хотели думать, будто война осталась где-то далеко, за рубежами их любви. Но под утро опомнились. Следовало затушить печку, потому что дым от нее демаскировал позиции второй роты. Немцы на рассвете могли нанести по ней артиллерийский или минометный удар.

В блиндаже становилось все холоднее и холоднее. Они прижимались друг к другу, укрывались одеялами и шинелями. Их тела, переплетаясь, еще сохраняли тепло. Между тем волшебная ночь уходила, и мыши, бесстрашные обитатели военных подземелий, начали с писком шнырять по утрамбованному, обшитому досками полу. Старший сержант мышей боялась, точнее говоря, маленькие грызуны с их длинными хвостами и черными глазками-бусинками казались ей не очень-то неприятными. Однако наступало утро, прекрасное, как никакое другое в ее жизни.

Викинг был старше Павличенко на одиннадцать лет. Он имел за плечами один брак и крайне неприятный развод с женщиной, на которой женился в ранней молодости и по настоянию своей властной матери. Характер его, от природы довольно мягкий, к тридцати шести годам устоялся, и уже ничто не могло сбить Алексея Аркадьевича с избранного им пути. Будучи офицером и командиром роты, он и впрямь располагал некоторыми возможностями для того, чтобы окружить Людмилу заботой и немного смягчить для нее тяготы фронтовой жизни.