Читать книгу "Потревоженный демон - Инна Бачинская"

«Сережа, уж и не знаю, свидимся ли, внучок. Я виноват перед тобой и жалею об этом каждый Божий день. Я был недостаточно терпелив, я забыл, через что ты прошел. Прости меня, мой мальчик, если сможешь. Я не верю, что тебя нет, сердце подсказывает, что ты жив…

Я все ждал тебя, ты себе не представляешь, как я тебя ждал. Жизнь моя катилась размеренно, без особых событий. День да ночь — сутки прочь. Помогал, сколько мог, соседке, славной девочке с изломанной судьбой, Лилечке, — возможно, ты помнишь ее; она стала мне родной. Она погибла десятого августа, вот уже почти полгода. Я думаю, это было самоубийство. Что за несчастная судьба! Мать ее всю жизнь ждала принца, пока не покончила с собой. И Лилечка… Над ней страшно надругались какие-то подонки, ей и семнадцати не было. Живого места не оставили, полгода она пролежала в больнице. Никто не ожидал, что выживет. Выжила чудом. Я нанял адвоката… И ведь никого не нашли! Открыли дело, допросили подружку… жила одна в нашем доме, дрянная девица — Раиса… фамилии не помню, — и ничего. Никаких концов. Был еще один фигурант, студент по фамилии Малко; оказалось, он ни при чем. Так и не нашли никого да дело закрыли.

Что они с ней вытворяли — страшно даже подумать. Она стала бояться темноты, прекратила разговаривать и выходить из дома. Я думал, она выправится, она была такой спокойной, даже накануне смерти, рисовала бабочек и цветы… А в годовщину тех скорбных событий, десятого августа, выбросилась из окна. И теперь можно только догадываться, что творилось в ее бедной головке.

Знаешь, Сережа, я надеюсь, что ты прочитаешь мое письмо. Не хочу даже думать, что тебя нет. Ты сильный, Сережа, ты всегда был сильным, ты выжил…

После смерти Лилечки я почувствовал страшную усталость и, каюсь, стал подумывать об уходе. Ну да думаю, до греха не дойдет, и Господь приберет меня раньше.

Прости меня, мой мальчик. Твой старый дед на коленях просит тебя о прощении.

Прощай, Сережа. Оставайся с Богом.

Твой дед, Валерий Илларионович Ермак».

Листок горел неровно, распространяя запах горелой бумаги. Огонь захватывал строчку за строчкой, и Дельфин перекладывал письмо из одной руки в другую, чтобы не обжечься…

Глаза выхватили строчку: «Что они с ней вытворяли — страшно даже подумать…»

Перед его глазами стояло лицо Малко, который рассказал, что с ней вытворяли. Подлый трусливый хорек, размазывая слезы и сопли, ползал у него в ногах и умолял о пощаде. Гнусный голос, гнусные слова…

— Это все Райка, сука, она подставила малую… — бубнил он. — Мы стояли на площади, ее окликнули из тачки, она подбежала и что-то сказала… Вылез Бурый, а Болотник остался за рулем, предложил покататься… У него была новая тачка, батяня подарил, батяня у него крутой был. Я сел впереди, Бурый и малая сзади, а Райка вдруг говорит, привет, меня ждут, и слиняла. Малая рванулась из машины, но Болотник ударил по газам…

Они и меня заставляли, но я не смог, меня стошнило… Бурый стрелял в нее из лука, как бы пугал. Я просил их, умолял, но они не слушали, они смеялись! Честное слово, я не хотел! Батяня Болотника страшный человек, тоже адвокат… путался с нашим авторитетом Рудым… Что я мог? Господи, что я мог? Они думали, что она померла, положили в кладовку, сидели, решали, что делать. А ночью вывезли в посадки за город…

А потом пришел Бурый и сказал, что она живая, нашли ее… Я чуть с катушек не слетел!

Я не хотел… я просил их… а что я мог? Что я против них?

Малко повторял это снова и снова, пока Дельфин не ударил его…

Глава 25. Возвращение папы Карло

— И что самое интересное, эта докторша встречается с папой Карло, — сообщил капитан Коля Астахов своим друзьям Федору Алексееву и Савелию Зотову. Вся троица сидела, как обычно, в своем излюбленном месте, баре «Тутси», и расслаблялась. Вернее, расслаблялся после тяжелого рабочего дня в основном один капитан, а друзья по мере сил помогали, расспрашивая его и выдвигая всякие интересные версии.

— Та, что встречалась с Болотником? Алевтина? — уточнил Савелий.

— Она самая. Алевтина Рудольфовна Берг. И снова папа Карло. Ну, не везет мужику, хоть ты тресни! А эта дамочка… Она не встречалась с Болотником, Савелий. Она просто ужинала с ним два раза. И вот тут, прошу обратить внимание, господа, на ихтабель об отношениях: с одним говорю по телефону, с другим обедаю, с четвертым ужинаю, пятому строю глазки. Она говорит, что Болотник нравился ей как человек…

— Это как? — спросил Савелий.

— В смысле, хороший был человек, вот и нравился, — объяснил Федор. — А как мужчина он ей не нравился?

— Я не спрашивал. Знаешь, философ, если женщина говорит, что «этот тип» нравится ей как человек, то не нужно быть философом, чтобы понять, что как мужик он ее не устраивает. А вот папа Карло, наоборот, устраивает.

— Она так сказала?

— Сказала не она, а регистраторша. Я спросил, как часто у них бывал Болотник, и она мне выложила, что Болотник лечился у доктора Берг и приносил ей цветы, но между ними ничего не было, потому доктор Берг встречается с художником по интерьерам, который делал для них вестибюль и зал ожидания. Оказалось, Рома-Немет. Этот Рома-Немет как кляп в бочке, честное слово! Куда ни плюнешь, всюду этот господин оформитель.

— Затычка, а не кляп, — поправил Савелий.

— Тоже красиво, — не стал спорить капитан. — Жаль, что у этого перца алиби на пятницу, а то бы я его!..

— И что теперь? — спросил Савелий.

— Придется выпускать, — сказал Федор.

— Придется. Под подписку о невыезде. Не могу сказать, что как человек он мне нравится, но весь мой оперативный опыт говорит, если подозреваемый все время попадается под ноги следствию, то он или преступник, или неудачник.

— Потрясающе интересная мысль! — похвалил Федор. — И кто он, по-твоему?

— Черт его знает! Есть персонажи, которые все время нарываются, и лучше держаться от них подальше. Хотя, если подумать, скорее неудачник.

— Но женщинам такие нравятся, — заметил Федор. — Срабатывает материнский инстинкт, должно быть.

— Он им нравится не потому, что нарывается, а потому, что есть на что посмотреть. Не надо передергивать, философ. Был бы он плюгавый заморыш… сам понимаешь. Сейчас с материнским инстинктом большая напряженка.

— Думаю, ты прав, капитан. И что мы имеем в итоге?

— Я не понял… — перебил Савелий. — Что значит выпускать? Значит, он не виновен?

— В чем?

— В убийствах и… и в том, что посадил адвоката в подвал. Как он, кстати?

— Все так же. На пятницу у Ромы-Немета алиби. Нам это доказали вчера как дважды два четыре спикеры из английского клуба.

— Ты их допросил?

— Это они нас допросили! Надо сказать, что это был не английский парламент, Савелий, а бой гладиаторов. Федор ставил на них психологические опыты, но они держались твердо. У них всех коллективное алиби — в то время, когда Болотника помещали в подвал, они находились в мастерской Ромы-Немета, где рисовали декорации. Это доказала как дважды два четыре лиса Алиса, которую на самом деле зовут Татьяна Соболева. Ей только адвокатом быть. По ее словам, нарисовав декорации — кувшинки и листья, — весь клуб пошел провожать ее домой. То есть они были на виду друг у дружки до двух ночи. После того как ее проводили домой, она позвонила Эмилию… Помнишь Эмилия Тагея из музея, Савелий? Тот еще персонаж!