Читать книгу "Золотая Серединка - Наталия Доманчук"

Вариантов ответов было много. От простого: «Позвонить Эдварду?» до глупого: «Позвонить Таше с Кириллом и пожелать им спокойной ночи?». Но все эти ответы были отрицательными. А положительным был только один – Я хочу к маме с папой.

Я сразу же набрала родителей и когда мама подняла трубку, спросила:

– Мне сейчас так плохо. Можно я к вам приеду?

Мне ничего не ответили, я только услышала всхлипывание. Хотя, может мне показалось?

Глава двадцать третья

Просыпаться в родном доме – это счастье. А просыпаться в родном доме, когда тебе стомиллионов лет – это не просто большое счастье, а огромное.

И пусть я вчера пришла к этот дом как побитая кошка и долго плакала и задавала вопрос «почему», и мне было очень стыдно, я опускала голову и все плакала и спрашивала. А мама подходила, поднимала мой подбородок, смотрела мне в глаза и говорила:

– Все это глупости! Он тебя не достоин. Ты самая лучшая!

А папа подходил с другой стороны, обнимал меня за плечи и тихо в ушко шептал:

– Ничего нет невозможного. Если ты сильно захочешь ты всего добьешься. И сможешь его вернуть.

Мама, конечно же, слышала папины слова, и они начинали спор, где все равно у обоих родителей ключевой фразой было: «Я хочу, чтобы она была счастлива!»

И пока они спорили о том, насколько я должна быть счастлива и с кем, доступ к моему телу был открыт для Андрея и Насти (они живут в соседней квартире, но Зина их подняла с постели – потому что, как сказала маман, у нас случилось ЧП)

Брат стоял в пижаме, рычал и спрашивал:

– Хочешь я убью урода?

А Настя, прикрывшись байковым халатом в желтый цветочек, прыгала возле меня и пищала как комар (она, оказывается, совсем крошечная без каблуков, ниже меня на две головы):

– Они все козлы, не обращай на них внимание.

На нее, как шмель, нападал брат и жужжал:

– Как ты смеешь такое говорить, я же тоже мужчина, и что, я тоже урод?

Она его успокаивала:

– Ты – огромное и единственное исключение, поэтому я и вышла за тебя замуж. А все остальные – точно козлы.

Пока они спорили, ко мне пробиралась Зина, гладила меня по волосам и смущенно вытирала слезы. Свои слезы, которые, не стесняясь моей родни, текли по ее щекам, а потом падали и тыкались своими прозрачными носами в темно-фиолетовые складки ее вязаного сарафана.

Только дети в пижамах и тапках с фонариками испуганно стояли на пороге и прижимались к дверям.

А я им подмигивала, но они почему-то после этого переглядывались и еще больше пугались и пялились друг на друга, а потом на свои тапки, которые светились разными цветами радуги и отвлекали их от испуганных мыслей.

А потом мы все незаметно переместились на кухню. Зина заварила чай с мятой, Настя уложила спать детей и принесла из дома доверху засыпанную пиалку с конфетами, мама с папой уселись возле меня с разных сторон и налили себе шоколадного ликерчика. Я без остановки ела «Мишку на севере», которые мне любезно разворачивала и подсовывала Настя и запивала обжигающим чаем, облизывая от таявшего шоколада свои обветренные губы и наверняка грязные пальцы. Брат сидел с лицом «Мы все козлы!» и мы все вместе слушали наставления родителей, которые перебивая друг друга «желали мне добра»:

– Слушай свое сердце! – твердил отец, – если тебе кажется, что этот иностранец не твоя вторая половинка – так и скажи ему.

– Не слушай отца, – вторила мать, – сначала мы должны его увидеть и я тебе сразу скажу – половинка он тебе или четвертинка.

Когда пиалка с конфетами оказалась пустой, Настя стала бесшумно летать по кухне в поиске сладостей, но тут ей помогла Зина, которая полезла в закрома и выложила на стол огромную коробку шоколадных конфет «Зимний Вечер. Ассорти».

Настя опять взялась за роль «расфасовщицы» и теперь уже, когда передавала мне конфету не молчала, а докладывала:

– Это мятная, с помадкой.

– Это молочный шоколад с манговой начинкой.

– А это белый шоколад с темной нугой.

Я кивала и безжалостно засовывала в себя сладость.

И не важно, что мы так и не пришли к консенсусу. Главное то, что я была рядом с людьми, которые меня любили и которых любила я.

И было утро. И солнце щекотало мне нос. И мне наверняка должно было быть стыдно, что я так ворвалась вчера, всех поставила на уши, завалила своими проблемами.

Но мне совсем не было стыдно. Ни капельки.

Я натянула на уши пододеяльник, вдохнула запах пододеяльника и улыбнулась. За мои стомиллионов лет столько всего поменялось, а запах накрахмаленного маминого пододеяльника остался прежним. Я скрутилась в улитку и почему-то стала вспоминать название стиральных порошков: Дося, Чье-то Морозное утро, Ариэль, Тайд. Прогресс идет вперед, новые технологии заполняют наши дома и сердца, а мамин пододеяльник пахнет так же, как и стомиллионов лет назад.

И я обожаю этот запах.

А потом я встала и пошла на кухню, где все семейство меня уже ждало. Мама сама приготовила мне овсянку, щедро добавила в нее полную ложку сгущенки, папа сам сварил кофе с солью (только он умеет варить такой замечательный кофе с пенкой), Настя притащила тарелку сырников, которые мой брат полил моим любимым черничным вареньем, а Зина достала из духовки любимые мною с детства ватрушки с корицей. Мы пили чай в компании любимых людей и были безумно счастливы.

Глава двадцать четвертая

Все воскресенье я провела у родителей дома.

К вечеру мне совсем полегчало. Родители полностью убедили меня, что моя жизнь удалась, и что мне не стоит расстраиваться из-за того, что из моей жизни ушел человек, который в нее и попал случайно.

Мне очень понравилось, что сказал мне папа. После субботней истерики в коридоре я попыталась взять себя в руки и, вытирая слезы, сквозь зубы прочеканила:

– Я справлюсь!

– Конечно, справишься, – поддержала меня мама.

– Я справлюсь, – как мантру повторила я, – потому что я сильная!

Папа подошел, обнял меня, поцеловал в лоб и прижал к себе:

– Это не твой мужчина, – сказал он ласково, – потому что он не настоящий. С настоящим – женщина счастливая. А со всеми другими – сильная. Я не хочу, чтобы ты была сильной. Я хочу видеть тебя счастливой.

Мне очень понравились его слова. И мне действительно захотелось вырваться, освободиться от этой силы, которая заставляла меня изменяться, быть лучше, быть умнее. Зачем? Что дало мне два высших образования, три иностранных языка, тонны книг? Разве этот багаж сделал меня счастливой?

Родительский дом – самая лучшая палата для больного.