Читать книгу "Скажи красный - Каринэ Арутюнова"

Я плохо понимала, чего на самом деле хочу. Зато прекрасно осознавала, чего точно – не.

На столе лежала бессмысленная диссертация на бессмысленную до смешного тему.

Проходя мимо лотка с бананами, мы мечтали о прекрасной стране, в которой бананов этих – завались, и мы сможем потреблять их без строгого учета и контроля.

И виноград? – робко спрашивал четырехлетний сын.

И виноград, – царственно кивала я, – виноград, киви и даже эти, как их там, манго…

До этого мы пробовали сок манго из картонной коробки, и вкус его долго пощипывал язык.

Манго, – засыпая, мы переглядывались, понимая уже, что счастье вполне достижимо и уже совсем недалеко.

Очередь в ОВИРЕ двигалась с приличной по тем временам скоростью, и даже белобрысая майор Антипова не чинила препятствий.

Проходя сквозь строй отъезжающих на ПМЖ, она улыбалась!

Да, белая крыса Антипова улыбалась, что делало ее почти женственной, невзирая на китель, тонкие, лишенные чувственного изгиба губы и холодные глаза, над которыми торчали жалкие брови, выщипанные до едва заметных белесых ниточек.

Антипова улыбалась и даже по-свойски кивала кое-кому в очереди, и потому я, потерянно сжимавшая в кармане конверт с заветной бумажкой, рванула дверь на себя и решительно шагнула в пропасть.

Все оказалось проще, чем я думала. Меня никто не выгнал, не поволок в милицейский участок (благо, он располагался в том же неказистом двухэтажном здании), не исключил… Хотя из чего, собственно? Из граждан? Из страны?

– Положите заявление на стол, – буднично кивнула она, мазнув косо по стыдливо зажатому конверту.

– Я могу надеяться? – пробормотала я, пятясь к двери.

– Вам позвонят, – устало произнесла Антипова и впервые показалась мне нестрашной и даже в чем-то милой – да, стервозной, уже немолодой женщиной с непростой, по всей видимости, судьбой.

«Оттуда» приехала одна бывшая мамина однокурсница по имени Туся Шнеерсон, – настоящая израильтянка, – шепнула мне мама, – уже два года как.

Туся оказалась энергичной женщиной средних лет в вязаном ядовито-зеленом джемпере и черных лосинах, заправленных в ковбойские сапоги.

Знакомая с воодушевлением рассказывала о новой жизни, о прекрасном городе Беер-Шева, о тамошнем рынке и доме культуры (матнасе), в котором каждый шабат происходит что-то исключительно культурное.

Между делом она упомянула о том, что совсем недавно пришла к православию и ходит на исповедь к одному знакомому батюшке. Или матушке.

– Вообразите, как нелегко приходится нам, христианам, в стране воинствующего иудаизма, но мы держимся друг друга, не даем пропасть, – вздохнула она. На внушительных размеров бюсте покоился золотой крестик. Он то проваливался глубоко, то выныривал на поверхность, тем самым будто подтверждая достоверность Тусиной информации.

Настоящая израильтянка растягивала слова – более того, она в них путалась. Брезгливо крошила хлеб и недоуменно смотрела на меня, светящуюся предчувствиями…

– А какая там туалетная бумага! – вскрикнула она внезапно, просияв. О качестве и разнообразии туалетной бумаги она говорила долго и обстоятельно – гораздо дольше, нежели о тяготах православного меньшинства. Ее хозяйственный экстаз ничуть не уступал религиозному…

– Безусловно, ехать, – вынесла она вердикт и съела добрую половину испеченного мамой наполеона. Хотя до того утверждала, что отвыкла от нездоровой пищи и вредных привычек бывших соотечественников.

За окнами кричали «караул», «рятуйте, люди добрые», а букинисты, потирая ладони, скупали за бесценок сокровища «Всемирной библиотеки».

Ведь до даты отъезда нужно было как минимум дожить.

Впереди была светлая, утопающая в грейпфрутовых рощах и банановых плантациях, новая жизнь.

Сладкая жизнь

– Шорты, бери шорты, и ничего, кроме шорт, – пытаясь перекричать шум прибоя, делился опытом брат. Под ногами его шуршала галька, рядом шла самая красивая девушка побережья, новая репатриантка сербско-хорватских кровей. Ему было жарко.

Должна добавить, что в Герцлии всегда прекрасная погода. Зимой или летом, – всегда плещется морская волна, туристы совершают утренний или вечерний моцион, думается только о хорошем.

Воздух Герцлии чист и прозрачен, – его можно пить! – делился восторгами влюбленный по уши брат.

Ему было двадцать с хвостиком, за пазухой у него ворчал и ежился толстолапый щенок таксы, двухмесячная девочка по имени Лайла, – а рядом, как я уже заметила, шла самая красивая девушка Средиземноморского побережья.

Еще некоторое время я зачарованно вслушивалась в короткие гудки, а потом возвращалась к развороченным чемоданам и бесформенной груде вещей на полу.

Это мне, – это уже не мне, – это опять мне, – приговаривала я, сортируя, перебирая, отвергая, – в тысячный раз отшвыривала сковородку, которую смахивающая слезу мама пыталась пропихнуть вместо томика Мандельштама. В результате, как вы понимаете, Мандельштам улетел со мной.

Все происходящее напоминало небезызвестный эпизод из «Свадьбы в Малиновке».

Вокруг с ужасным ревом носился пятилетний сын, воображая себя, по-видимому, скоростным лайнером.

Так что, помимо шорт и томика Мандельштама, в багаж ушли все без исключения самолетики, пистолетики и конструкторы «Лего», а также вся детская библиотека, все Карлсоны, Винни-пухи и Остеры.

Оседлав последний набитый до отказа чемодан, я взглянула на родителей.

Все происходящее показалось страшным сном.

Захотелось бросить все и упасть к их ногам, обещать, что я никуда, никогда не уеду, что я все понимаю, что я больше не буду, что я…

* * *

Автобус подъехал ровно в девять. Большой сохнутовский автобус остановился у моего подъезда.

Стараясь не встречаться глазами с мамой, я потащила баул к двери.

* * *

В общем, я ринулась на поиски работы.

Ринулась в пределах съемной квартиры, огромного бесхозного хлева, спроектированного неизвестным мне обезумевшим архитектором. Обложившись четырьмя как минимум русскоязычными газетами с весьма броскими названиями. Ну, например, «24 часа». Или «Вести». А также «Эхо», «Луч», «Новости недели» и, на всякий случай, «Аргументы и факты».

Аргументы и сопутствующие им факты шли просто за компанию, как и литературное приложение к газете «Вести». Секундочку, – пробормотала я, временно отклоняясь от основной цели. Газетные листы приятно шуршали, были упругими и обещали непознанное. Прочесав ВСЕ новости и литературные изыски не менее пяти раз, я приступила к основному блюду. Бросилась грудью на абордаж.

Доска объявлений услужливо развернулась на последней странице.