Читать книгу "По острию ножа - Владимир Михановский"

— Я доплачу тебе.

— Здоровье дороже баксов.

— Я приказываю!

— А ты знаешь, сколько весит моя чудо-винтовка, да еще со всеми оптическими прибамбасами?

— Винтовку тебе поднесут ребята.

Роксолана сощурилась:

— Может, они и меня поднесут?

— Не бывать такому.

— Ну, значит я остаюсь внизу. Ну что сверкаешь своими глазищами? Можешь меня расстрелять, пожалуйста, если твой Аллах разрешает.

— И расстреляю!

— Давай, — выпятила она грудь, и без того достаточно внушительную. — Но только такого классного снайпера тебе не найти.

— Дьявол, а не баба…

— Спасибо за комплимент.

Помощник начальника, наблюдавший за ходом дискуссии в почтительном отдалении, счел возможным вмешаться:

— А что, если вызвать вертолет?

— Вертолет?

— Ну да. Тогда мы сможем высадить снайпера прямо на вершину.

Действительно, такая простая мысль до сих пор никому не приходила в голову.

Это был выход, и начальник не преминул им воспользоваться.

Вызвали по мобильнику вертолет. Минут через пятнадцать он опустился на лощину, туда погрузили драгоценный груз в виде Роксоланы со всеми ее причиндалами, затем вертолет поднялся, завис над вершиной, и вот уже снайпер, напоследок проинструктированный начальником, на месте и надолго обустраивается в своем новом гнездышке.

Боевики снабдили девушку запасом продуктов, несколькими термосами с горячим кофе, боеприпасами и всем необходимым для долгого сидения на вершине.

Радости, конечно, в одиночном торчании на горе было мало, да и холодина собачья, несмотря на новомодную разрекламированную одежду из-за бугра, выполненную из термоткани. Но что делать? Такая работа. Роксолана это понимала и не сетовала на судьбу.

Таких денег, которые она здесь получает за месяц, на родной Киевщине ей за всю жизнь не заработать.

Руки лейтенанта, несмотря на надетые на них перчатки, давно потеряли чувствительность, и он опасался, как бы их не отморозить.

Снег был вездесущ. Он набивался в обувь, щекотал ноздри, даже каким-то образом оказывался за воротом.

Каждое движение карабкающегося в гору лейтенанта поднимало облачко невесомой и почти прозрачной снежной пыли, которая не спешила садиться.

Надоевший «калашников» казался непосильной обузой. Полотенце, превратившееся в набухшую от влаги белую тряпку, все время сползало, автомат приходилось снова и снова обертывать.

Ну ничего, скоро виток спирали выведет его в тыл, вне зоны видимости снайпера, там можно будет перевести дух и отбросить опасения. Там уж он отыграется за все свои добровольные мучения!..

Крутизна подъема внезапно резко увеличилась: это был небольшой, почти вертикальный участок, который снизу трудно было заметить. К счастью, на склоне торчало несколько голых кустов, которые могли помочь подъему.

Лейтенант немного передохнул, собрался с духом и двинулся на штурм неожиданного препятствия.

Каждый сантиметр давался с муками, но он упорно продвигался наверх. Перехватывал скользящие ветки, на которых образовалась наледь, чуток отдыхал, затем выдалбливал носком очередную ступеньку в снегу, после чего подтягивался.

Наконец крутая полоса закончилась, он с облегчением перевалился на более пологий склон и, уронив голову на снег, несколько минут отдыхал, закрыв глаза: их начало ломить от неистовой снежной белизны.

Отдохнув, открыл глаза. Автомат валялся рядом, а вот полотенце, белое полотенце? Его не было.

Лейтенант посмотрел вниз… и чуть не заплакал от досады. Подарок от мамы зацепился за колючки при подъеме и остался внизу…

Поразмыслив, он решил подниматься дальше без злополучного полотенца. Спускаться за ним не было сил, а до желанного поворота уже рукой подать — осталось всего ничего.

Между тем низкое зимнее солнце начало приметно склоняться к горизонту. Тени от редкого кустарника и деревьев, полузасыпанных снегом, удлинялись.

Лейтенант сильнее вдавливался в наст, опасаясь, чтобы его ненароком не выдала собственная тень. Только автомат он держал повыше, над настом, пуще всего опасаясь, что в ствол может ненароком попасть снег.

Глава 17. На живца

Роксолана слегка прибалдела от неожиданности: действительно, там, внизу, по склону горы, медленно, толчками перемещался… автомат Калашникова. Двигался он, правда, не в ее сторону, а куда-то вбок, за гору.

Ступор, однако, длился недолго. Внимательно приглядевшись — зрение у бывшей биатлонистки было отменное, как и положено снайперу, — она быстро убедилась, что это не взбесившееся оружие, которое вдруг приобрело самостоятельность, и никто не тянет, не дергает его за веревочку, находясь в отдалении. Оружие придерживает человек, почти невидимый на белом фоне. Причем ползет он довольно умело, видно, что с горами знаком не понаслышке.

Сообразить, что он пытается заползти ей в тыл, было несложно. Еще немного, и она бы проворонила его.

Теперь, однако, человек был в ее руках. И прежде, чем прикончить, можно поиграть с ним, как кошка с мышкой. Она переместила положение дула, тщательно прицелилась и нажала курок — плавным, почти интимным движением.

Перед ползущим вздыбился белый фонтанчик снега. Человек застыл от неожиданности на несколько мгновений, затем пополз еще быстрее, инстинктивно пытаясь обогнуть опасное место.

Тогда она короткой очередью прочертила перед ним дугу. Человек снова застыл, но затем решительно пополз вперед. Видно, был он нетрусливого десятка.

Надо его кончать. А то, чего доброго, упустишь за склон… Снайперша прикинула на глазок расстояние до него. Ничего, минут с десяток у нее еще есть.

А что, если…

В памяти Роксоланы всплыло далекое лето. Маленький зеленый Ирпень под Киевом, тихое благословенное местечко, утопающее в садах. Туда отец ездил летом на рыбалку, иногда брал маленькую дочку с собой. Это были для девчонки самые счастливые часы.

Отец не признавал никаких новомодных снарядов для рыбной ловли, типа спиннинга, искусственной самодвижущейся приманки и так далее. А может, не то чтобы не признавал — просто не мог приобрести их по бедности, жили они небогато.

Так или иначе, отец ловил по старинке — удочкой, а на крючок насаживал весело извивающегося червячка. Вот этот червячок и запомнился Роксоланке больше всего. Розовый, в крохотных налипших на него комочках земли. А то, что червячок веселый, это она сама придумала.

— Папа, а чему он радуется? — спросила она как-то, когда они, спустившись к реке, расположились на берегу, и отец приступил к обычному ритуалу, который предшествовал забрасыванию удочки.