Читать книгу "Человек без сердца - Татьяна Коган"

Джек не был бесчувственным циником. Он знал, что кровь на собственных руках будет тяготить его, поэтому предпринял пусть нечестное, зато рациональное решение. Когда они с друзьями практиковались в стрельбе у Макса на даче, Джек специально палил мимо, с трудом попадая в крупные цели. С такой сомнительной меткостью участие Ивана в предстоящем мероприятии ставилось под вопрос. Какой смысл вручать оружие тому, кто промажет мимо мишени? Сошлись на том, что Джек, хоть и пойдет на дело, стрелять не будет. Функция наблюдателя его удовлетворила. Кто-то должен следить за тем, чтобы преступники не попались на глаза случайным свидетелям.

Джек никогда не раскаивался в своих поступках. Еще недавно, вспоминая события полуторагодичной давности, он не увидел бы подлости в содеянном. Что бы изменилось в картине мира, если бы в Андрея Гончарова попали пули, выпущенные из трех пистолетов, а не из двух? Супруг Елизаветы умер бы на долю секунды раньше, а психотерапевт Иван Кравцов долго и мучительно размышлял бы о собственном моральном облике.

Хорошо, что отец при встрече с Максом и Глебом не стал вспоминать детство и отрочество сына. В частности, как Кравцовы старший и младший ходили по воскресеньям в тир, где Ванюша постоянно выбивал из пневматической винтовки десять из десяти, раз за разом выигрывая приз. У него была врожденная меткость.

Да… Джек никогда не раскаивался в своих поступках. Он умел убеждать себя в правильности тех или иных действий. Однако разговор с Максимом растревожил его, всколыхнул в душе нечто преданное забвению. Будто мощное землетрясение сдвинуло монолитные плиты, обнажив неведомые прежде глубины. Он внезапно увидел то, что прежде не замечал — целенаправленно или случайно. И увиденное неприятно поразило его.

Джек грациозно успокаивал свою совесть тем, что не убил ни одного человека. Беременную любовницу Макса сбил Глеб, а Елизавета не вызвала «Скорую», поэтому женщина погибла. В Андрея Гончарова и его охранника стреляли Макс и Глеб, Джек даже не прикасался к оружию. Условно говоря, юридически Иван Кравцов был чист. Относительно. Но фактически являлся непосредственным участником преступлений.

Джек всегда считал, что обладает здоровым цинизмом. Но теперь, оглядываясь в прошлое, с удивлением осознал, что здорового в его поступках и отношении к ситуации не было абсолютно ничего.

Он ведь знал, что Лиза лгала о поведении супруга. Тот не избивал ее, не издевался, не угрожал. Она хотела его смерти, исключительно потакая своим капризам. Если бы Джек поведал об этом Максу и Глебу, они наверняка отказались бы от убийства, плюнув на незыблемость правил круга. Но тогда психотерапевт Кравцов перенес бы начало вожделенного эксперимента на неопределенный срок. А сил терпеть почти не оставалось. Джек сознательно спровоцировал убийство невинного человека ради скорейшего осуществления собственной прихоти. Которая, на минуточку, тоже предполагала насилие. И проблема не в том, что он слукавил перед друзьями о своей меткости. Проблема в том, что смерть как минимум двух человек лежит на его совести и это его нисколько не угнетало.

«Что же, герр Иван, ты упустил самое важное? — мысленно спросил себя Джек. — Научился с легкостью определять грани безумия пациентов и при этом не заметил собственной ненормальности».

Джек не причислял себя ни к святым, ни к мерзавцам. Отдавал отчет своим достоинствам и недостаткам и был удовлетворен сложным, но цельным образом. И жил бы он и дальше долго и счастливо, пребывая в добровольном неведении о том, кем являлся на самом деле. «А являешься ты мерзавцем. Обыкновенным мерзавцем, герр Иван…»

Эта мысль так больно ранила, что хотелось вырвать ее из головы и растоптать, растереть в порошок. Чертова слепота. Провоцирует искренность. В темноте притворство теряет смысл.

Джек попытался остановить поток откровений, но понял, что бессилен перед его мощью. Он был уверен, что знает себя от и до: все свои страхи, надежды, тайные помыслы. Он не сомневался, не усложнял, не сожалел. И был счастлив, действительно счастлив, пока истинное «я» не вырвалось наружу.

Мысли, одна неприятнее другой, вспыхивали в мозгу с болезненной яркостью. Кравцов вспомнил, как обрадовался шансу внушить Глебу искусственную амнезию. Он даже чувствовал гордость, понимая, что спасает друга. Ведь если бы Глебу вовремя не стерли память, он бы совершил суицид, будучи не в состоянии выносить душевные муки. Но по большому счету кто, если не Джек, способствовал возникновению ситуации, разрушившей жизнь товарища? Он не предотвратил циничное убийство, свалил грех на Макса и Глеба, в результате чего второй просто не справился с психологической нагрузкой.

Джек сжал виски, опасаясь, что голова разорвется. Сейчас не тот момент, когда надо сожалеть о прошлом. Если не остановить гнетущие мысли, сознание не выдержит давления и даст сбой. Будь проклят тот вечер, когда он решил заехать в бар. Если бы отправился в спортклуб, в гости, домой — куда угодно, — трагедии бы не произошло. Он бы по-прежнему видел. И не узнал бы унизительную правду о себе самом.

Боже, как хочется видеть…

Глава 21

Глеб вышел из здания бассейна еще более злым, чем входил туда полтора часа назад. Физическая нагрузка всегда помогала ему привести мысли в порядок и снять раздражение, но сегодня шаблон не сработал. Наоборот, чем сильнее он напрягался, разрезая воду резкими размашистыми гребками, тем агрессивнее становился. Под конец тренировки, цепляясь за бортик дрожащими от напряжениями пальцами, Глеб почувствовал острое желание утопить немногочисленных пловцов, то и дело бросавших в его сторону быстрые взгляды. Он недобро усмехнулся, представив, как подплывает к любознательному толстяку в нелепой оранжевой шапочке — издалека его голова напоминала баскетбольный мяч — и надавливает на макушку, погружая его лицо под воду. Толстяк вырывается, размахивает руками и пускает пузыри. А Глеб с каменным лицом наблюдает за его судорогами и прикидывает, кто будет следующим.

Прогнав наваждение, Глеб поднялся в раздевалку, переоделся и вышел на улицу. Начинался вечер, улицы наполнялись людьми, машины беспрестанно сигналили, едва не сталкиваясь в попытке продвинуться на полметра вперед, и эта бестолковая суета и висевшее в воздухе напряжение предельно четко отражали душевное состояние Глеба.

Двое суток он почти не отходил от дома Галиных родителей, не особенно скрываясь и непонятно на что надеясь. Пару раз его замечала свекровь, тут же принимаясь звонить кому-то по мобильному. Глеб готовился к худшему и почти не сомневался, что вскоре приедет наряд полиции и заберет его в участок, но ничего подобного не происходило. Похоже, родители Гали решили игнорировать бывшего зятя, и Глеб не мог решить, что же обиднее: их воинственная агрессия или полное безразличие.

Он пребывал в беспомощном ступоре: осознавал, что поступает глупо, но не понимал, что делать. Он достиг предела своих возможностей и попросту не мог разумно мыслить. Вся энергия уходила на то, чтобы сдерживать деструктивные порывы: ввязаться в драку или что-нибудь поломать. На третьи сутки бессменного караула у подъезда Глеб не выдержал и ушел домой. Хотелось принять душ, поесть и выспаться, но едва он переступил порог квартиры, сон и голод мгновенно улетучились. Стоя под контрастным душем, он вновь и вновь прикидывал различные варианты действий, но не находил ни одного конструктивного.