Читать книгу "Особо опасен - Джон Ле Карре"

— Ну, какое там у тебя неотложное дело, Аннабель?

— Гуго, мой клиент потерял сознание на моих глазах. Ему нужна госпитализация. Немедленно, сейчас.

— А сколько времени?

Гуго, вероятно, единственный в мире врач без часов.

— Десять тридцать утра.

— Я перезвоню тебе в обеденный перерыв. Двенадцать тридцать. На мобильный. Он у тебя уже работает или ты его до сих пор не подзарядила?

Она хотела его предупредить «только не на мобильный», но вместо этого сказала:

— Спасибо тебе. Правда, Гуго, спасибо. — И добавила: — Он работает.

Во дворе перед гаражом какие-то две женщины возились со стареньким желтым минивэном. Она отмахнулась от этой сценки. Транспортное средство из ведомства господина Вернера не стояло бы на виду. Чтобы чем-то заполнить время, она поехала в свой торговый центр. Слабосоленая селедка, его любимая, простой темный шоколад из органических ингредиентов, эмментальский сыр. Дай бог, чтобы это был их последний ужин на квартире. Плюс вода без газа — бренд, которому она, а теперь и он, отдают предпочтение.

Гуго позвонил ровно в двенадцать тридцать. Он и без часов отличался пунктуальностью. В эту минуту она сидела в парке на скамейке, прислонив велосипед к фонарному столбу. Начал он агрессивно, что, хотелось верить, было добрым знаком.

— Я должен дать ему рекомендацию в лечебницу? Подписать историю болезни человеку, даже имени которого не знаю? Вот был бы финт ушами. Короче, не надо никакой туфтовой истории болезни, — отрубил он, не дав ей возможности ответить. — Местный светило-шарлатан проверит его пульс и продиагностирует за тысячу евро в сутки. Две клиники на выбор. Обе — пятизвездные обдираловки.

Первый вариант — в Кёнигсвинтере — она сразу отмела по причине отдаленности. Второй вариант был идеальный: бывшая ферма под Хасумом, к северу от Гамбурга, всего каких-то два часа поездом.

— Спросишь доктора Фишера, только не забудь перед этим надеть прищепку на нос. Вот номер. Не надо благодарностей. Надеюсь, он стоит всех этих хлопот.

— Стоит, — заверила она его, прежде чем набрать заветный номер.

Доктор Фишер понял ситуацию без лишних слов.

Понял, что она хлопочет за близкого друга, но не стал вдаваться в характер этой дружбы.

Понял, что это не телефонный разговор.

Понял, что неназванный пациент говорит только по-русски, но не усмотрел в этом проблемы, поскольку сразу несколько из его опытных медсестер приехали сюда, как он деликатно выразился, «с Востока».

Он понял, что пациент не буйный, но психика его травмирована в результате нескольких неприятных инцидентов, которые лучше обсудить при личной встрече.

Он согласился с ней, что полный покой, разнообразная еда и прогулки в сопровождении могут дать желаемый терапевтический эффект. Естественно, все решения должны быть приняты после тщательного обследования.

Он проникся чрезвычайностью момента и предложил ни к чему не обязывающую встречу между пациентом, лечащим врачом и консультантом.

Завтра днем? Почему бы и нет. Четыре часа вас устроит? Значит, в четыре часа ровно.

И еще уточнение. Пациент в состоянии самостоятельно приехать или ему требуется эскорт? Специально обученный медперсонал и подходящий транспорт могут быть предоставлены за дополнительную плату.

Наконец, он понял, что Аннабель желает ознакомиться с их основными расценками, которые даже без дополнительных услуг выглядят астрономическими. Впрочем — спасибо Брю — ее больной друг, к счастью, в состоянии внести весьма существенную предоплату.

Тогда до завтра, фрау Рихтер, до четырех часов дня, когда все формальности, надеюсь, будут быстро улажены. Еще раз ваше имя? Адрес? Профессия, если вас не затруднит? Это ваш действующий мобильный телефон, не так ли?

#

Она принесла ему шахматы своей бабушки, настоящий раритет. Жаль, эта мысль пришла ей в голову только сейчас. Для него это был активный вид спорта. Прежде в ее отсутствие он, видимо, весь день напролет сидел неподвижно на подоконнике в арочном проеме, подтянув длинные ноги к подбородку и обхватив их своими костистыми тонкими руками философа. А то вдруг схватится, вскочит на ноги да перенесется в другой конец мансарды и давай пускать свои бумажные самолетики или крутиться под ритмы Чайковского, пока она гадает, как ей-то поступить. Музыка, уверял он ее, не противоречит законам ислама, лишь бы не мешала молитве. Порой его высказывания о религии больше казались заемной мудростью, чем внутренним убеждением.

— Я договорилась о том, чтобы завтра тебе переехать на новое место, Исса, — сказала она, улучив подходящую минуту. — Там тебе будет удобнее, и за тобой присмотрят надлежащим образом. Хорошие врачи, хорошая еда, все удобства тлетворного Запада.

Музыка оборвалась, как и шарканье ног.

— Это чтобы меня спрятать, Аннабель?

— На какое-то время, да.

— Ты тоже там будешь? — Его пальцы искали материнский браслет.

— Я буду приезжать. Часто. Я тебя туда отвезу, а затем стану навещать при каждом удобном случае. Это не так уж далеко отсюда. Каких-то два часа на поезде. — Она говорила все это словно невзначай, как заранее спланировала.

— А Лейла и Мелик ко мне приедут?

— Вряд ли. Сначала тебе надо получить легальный статус.

— Это место, Аннабель, где ты хочешь меня спрятать, — тюрьма?

— При чем тут тюрьма! — Она взяла себя в руки. — Это место для отдыха. Такая… — она не хотела произносить это слово, но все-таки произнесла, — такая спецклиника, где ты наберешься сил, пока мы ждем ответа от мистера Брю.

— Спецклиника?

— Частная и очень дорогая, поскольку очень хорошая. Вот почему нам надо вернуться к разговору о твоем банковском счете. Мистер Брю любезно одолжил тебе денег для пребывания в клинике. Ты должен будешь вернуть долг. Это еще одна причина, почему тебе надо заявить о своих правах на наследство.

— Это клиника КГБ?

— Исса, здесь нет КГБ!

Она ругала себя за совершенную глупость. Спецклиника… для него это еще хуже, чем КГБ.

Он захотел помолиться, и она ушла на кухню. Когда она вернулась, он сидел на своем привычном месте, на подоконнике.

— Твоя мать учила тебя петь, Аннабель? — спросил он раздумчиво.

— В детстве она брала меня в церковь. Не думаю, что она учила меня петь. Кажется, никто не учил, да и вряд ли кому-то это было под силу. Даже великим учителям.

— Я слышу твой голос, и мне этого достаточно. Твоя мать католичка?

— Лютеранка.

— А ты, Аннабель?

— Меня воспитывали в лютеранской вере.

— Ты молишься Христу, Аннабель?

— Уже нет.