Читать книгу "Непобежденные. Кровавое лето 1941 года - Валерий Киселев"

Один немец что-то громко и весело сказал.

– Что он говорит? – спросил Шапошников.

– В Москве они будут раньше всех своих приятелей, – перевел Иоффе.

– К телефону, товарищ капитан, – позвал Шапошникова лейтенант Денисенко, начальник связи полка. – Кажется, комиссар дивизии.

– Слушаю, товарищ полковой комиссар… Да, пришли, десять человек… Да куда же их в бой – люди пожилые, необмундированные, кроме того, у нас и свои, штатные политработники есть. А эти даже людей наших не знают… – И, после паузы, со вздохом: – Слушаюсь, есть.

– Кто это? Канцедал? – спросил Наумов, когда Шапошников закончил разговор.

– Да. Обругал… Ну что ж, забирай этих политбойцов и распределяй по ротам.

Как не хотелось Шапошникову брать этих людей в полк… Посылали их почти на верную смерть. Мало того, что пожилые, в штатском, совершенно не знают военного дела, вряд ли умеют не то что стрелять, но и окапываться. И кадры ценные: секретари райкомов, работники партийных органов. Но приказ есть приказ…

Через полчаса комбаты начали организовывать новую атаку на Милославичи. Комиссар 771-го стрелкового полка Петр Васильчиков, по своему обыкновению с первых же минут боя ушедший в боевые порядки, снова обошел цепи бойцов, стараясь не обращать внимания на свистевшие над головой пули.

– Ребята! Сейчас в атаку. Подтянуться, собраться! Немец нас боится! Бросок и – в Милославичах! Дружнее, ребята, выше головы!

И там, где прошел Васильчиков, взводные и политруки рот тоже подползали то к одному, то к другому, что-то говорили, и отползшие было от цепи бойцы возвращались к передней линии и настраивались, что вот сейчас надо будет подняться вместе со всеми.

И по сигналу ракеты и командам ротных и политруков изломанные и изреженные цепи, сначала не все, поодиночке, потом группами и, наконец, ротами поднялись и побежали навстречу залегшим в лугу и во ржи гитлеровцам. Падали, спотыкались, снова поднимались, перебежками, стреляя на ходу, – на все более плотный и убийственный огонь.

Все ближе первые сгоревшие до печных труб остовы домов, но и все реже цепи и винтовочный огонь…

Васильчиков, с винтовкой наперевес, то впереди, словно он искал смерть, то чуть приотстав, подгоняя робких, побывал за час почти во всех ротах батальонов Московского и Осадчего.

Лейтенант Вольхин со взводом, потерявший за ночь и утро шестерых бойцов, стреляя на ходу по отбегавшим фигуркам немцев и падая то и дело – пули свистели и над головой, и по сторонам, – в один из моментов упал перед трупом немца в коротких запыленных сапогах и поймал себя на мысли, что в таком исступлении он еще не был никогда. Наверное, если бы он был ранен, то и тогда продолжал бы стрелять и бежать.

Позади и по сторонам лежали убитые в атаке бойцы их роты, и было их уже больше, чем живых. А до Милославичей оставалось еще метров триста, и оттуда с окраины поднялась навстречу цепь автоматчиков.

«Не меньше роты… Собьют…» – оглянулся по сторонам Вольхин.

От роты оставалось в живых не более пятидесяти человек, да и те лежали кто как, некоторые за телами своих погибших товарищей, а иные окапывались лежа, отложив винтовки. О том, чтобы поднять сейчас людей в атаку, не могло быть и речи.

Голоса своего ротного Вольхин не слышал с начала атаки и не знал, жив ли он или тоже среди убитых.

– Ну что, лейтенант, где твои люди? – услышал он за спиной хриплый голос парторга полка старшего политрука Наумова.

– Мои люди все здесь, десять человек нас осталось, – поднял голову Вольхин.

Гитлеровцы, видимо, это была действительно свежая рота, растянувшись цепью и набрав между собой уставные интервалы, шли быстрым шагом, щедро поливая все перед собой автоматным огнем.

По ним вели редкий винтовочный огонь, но то ли целились плохо, то ли глаза и руки устали от напряжения, но немцы шли и шли, как заговоренные.

– Эх, стрелки… – прочно упершись в землю раскинутыми ногами и передергивая затвор, пробасил Наумов.

От трех его выстрелов упали три немца, бежавшие рядом, потом сразу же залегла большая группа. Стрелял и Вольхин, стреляли его бойцы, но гитлеровцы дружно поднялись снова, и было их почти столько же, сколько залегло.

Наумов стрелял, крепко держа винтовку в руках и чуть-чуть передвигая ствол, ловя на мушку очередного храброго фашиста, и забыл в эти минуты обо всем на свете. Так всегда бывало: стоило ему дорваться до настоящей стрельбы, как азарт заслонял все остальное. Сколько раз ругал его Васильчиков, что не винтовкой ему надо действовать, а словом, но Наумов все-таки при случае отводил душу[12].

Противник откатился, на ходу отстреливаясь, и цепь его была значительно реже.

– Сколько, товарищ старший политрук? – крикнул Наумову лежавший неподалеку боец Латенков.

– Семь… В тир надо было почаще ходить, лейтенант, – сердито сказал он, повернувшись к Вольхину.

– Оставайтесь еще! – крикнул Латенков.

– Вы у меня не одни, надо и других поучить, – сказал Наумов, уходя вдоль цепи направо.

Контратака немецкой роты против залегших остатков батальона капитана Горбунова была отбита пятеркой смельчаков во главе с комсоргом 771-го полка лейтенантом Панфиловым. Когда атакующая рота гитлеровцев была как на ладони, Панфилов и его бойцы, выдвинувшиеся вперед от своей роты, прицельно, как на учениях в поле, уложили двадцать человек. У оставшихся гитлеровцев не хватило духу не только продолжать атаку, но и отстреливаться с места, и рота потихоньку уползла за пригорок.

Батальон капитана Осадчего, окопавшийся на кладбище, тоже отбил контратаку гитлеровцев, после чего комбат начал организовывать свою атаку. Снова, где ползком, где перебежками, пошли по цепям Васильчиков, Наумов, Панфилов, обходя мертвых, подползая к живым, оглохшим от разрывов и отупевшим от усталости, напряжения, риска, жары, смертей и команд – и говорили: «Надо подняться! Надо, надо…»

К полудню на командный пункт полка Шапошникова приехал полковник Гришин:

– Почему топчетесь на месте? Соседи ваши давно на шоссе вышли!

– Очень сильное сопротивление противника, постоянно контратакует, – ответил Шапошников. – Считаю, что противник ввел в бой не менее двух полнокровных батальонов только с утра, да плюс десять танков, хотя четыре из них мы и подбили… Не менее дивизиона артиллерии поддерживает и по меньшей мере три минометных батареи. А условия местности, сами видите, товарищ полковник, как стол… И очень большие потери.

– Я же тебе давал танки!

– Сгорели все четыре в первые же минуты.

– Маршевая рота в бою?

– Товарищ полковник, это было такое пополнение, что лучше бы совсем не присылали. – Шапошников, чувствуя, что сейчас начнет горячиться, замолчал. Но после паузы, стараясь строить фразы помягче, все же сказал: – Совершенно неподготовленная ни в боевом – дорожная рота! – ни в моральном отношении. – Шапошников хотел было сказать, что вообще все трусы и паникеры, но лишь вздохнул и махнул рукой: – Ладно бы просто убегали с поля боя, а то ведь были случаи и в командиров стреляют! Где только таких и набрали! Вот, посмотрите, опять ведут!