Читать книгу "Стальной рассвет. Пески забвения - Сергей Лобанов"

Так Эрл оказался в тёмном сыром помещении, с низким сводчатым потолком, где невозможно распрямиться в полный рост. Подвал был глубоко под землёй, отчего на потолке скапливалась просачивающаяся влага, делающая воздух почти осязаемым, из прелой соломы сочилась вонючая слизь, по которой бегали мокрые взъерошенные крысы. Эрл выбрасывал им протухшую еду, выпивая лишь пахнущую тиной воду, что приносили раз в сутки. Крысы пищали и дрались, но всё равно не оставляли в покое, лазая по нему и кусая, когда юноша забывался в тревожной полудрёме.

Где-то за решёткой слышались мерные шаги тюремщика. По сырым стенам коридора ползали слабые отблески света из его светильника, позвякивали ключи на связке, иногда доносился редкий скрежет замков, скрип отпираемых решёток, надрывный кашель, чьи-то жалобные стоны и крики потерявших разум сидельцев.

Невозможно определить, когда день сменял ночь, нельзя посчитать, как давно он здесь. Если принесли вонючую воду и протухшую еду, значит прошли сутки. Сколько их было, Эрл давно сбился со счёта, а потом ему стало всё равно. Он ни на что не рассчитывал и ничего не ждал, кроме смерти, которой желал как избавления от своей несчастной безответной любви, терзающей измученное сердце.

Потом скорый суд в полутёмном помещении, слабо освещаемом факелами, куда юношу привели в позвякивающих цепях и поставили перед расположившимися за столом тремя пожилыми господами в бархатных чёрных мягких шапочках и в красных мантиях. Господа брезгливо и недобро сверлили его взглядами и задавали вопросы, ответы на которые их мало интересовали. Ожидаемый вердикт: виновен.

Вскоре после этого за ним пришли. Два силуэта, освещаемые блеклым дрожащим светом из светильника, появились в коридоре перед решёткой. Зазвенели ключи, заскрежетал замок, заскрипела решётка.

Юноша помимо воли содрогнулся от внезапно подступившего страха. Он ждал этого. И это случилось, сковав сердце холодными тисками. Каземат уже казался таким желанным, бесконечное ожидание смерти таким привычным.

— Выходи, — властно произнёс один из пришедших.

Преодолевая страх, Эрл вышел, пригибаясь и впервые за время прошедшее после суда смог распрямиться в полный рост. Он пытался разглядеть пришедших, но узнавал только силуэт тюремщика. Второй, в сером балахоне с низко накинутым капюшоном, своей загадочностью и мрачным спокойствием вызывал невольный ужас.

— Пошёл, — распорядился человек в балахоне.

Эрл решил, что это палач, сопровождавший в последний путь тех, чей час настал.

Юноша пошёл за худым долговязым сгорбленным годами и такой жизнью тюремщиком, освещавшим путь. Человек в сером балахоне двинулся следом. Неверный свет выхватывал по обе стороны тёмного со сводчатым потолком коридора кованые решётки, приникшие к ним бледные измождённые неопрятно заросшие лица, гноящиеся глаза наполненные безумием, любопытством или страхом. Вслед неслись редкие выкрики:

— Куда вы его ведёте?

— Эй, помолись там за меня!

— Выпустите меня отсюда!

Определить время суток получилось только в тюремном дворе, обнесённом высокими стенами. Судя по меркнущему полумесяцу, приближалось утро — раннее промозглое и сырое. До рассвета ещё далеко, но звёзды уже начали блекнуть. От стен, как и в каземате, пахло сыростью, но свежий воздух кружил голову, в глазах всё плыло, а звуки, отражённые каменными стенами, казались особенно чёткими.

Во дворе стояла повозка в виде большой деревянной клетки, запряжённая двумя понурыми старыми клячами, отвёзшими навстречу с богами только им ведомое число узников, да может быть ещё человеку в балахоне.

Он приказал Эрлу сесть в клетку. И вновь в сопровождении тюремщика скрылся за низенькой дверью.

Постепенно клетка набилась оборванными заросшими вонючими напряжённо молчащими сидельцами, зыркающими по сторонам острыми как отточенное лезвие кинжала взглядами. К тому времени, как привели последнего, уже полностью рассвело. Из низких тяжёлых туч, затянувших всё небо, посыпал мелкий холодный дождь, поливая давно немытые тела узников, уставшие спины лошадей, мощёный булыжниками двор.

Неизвестный в балахоне несильно хлопнул ладонью по облезлому крупу ближней к себе унылой лошади, и та, низко опустив голову, покорно пошла, заставив двигаться вторую. По булыжникам тюремного двора застучали подковы и колёса. Стража заблаговременно распахнула ворота, выпуская сидельцев из мрачных объятий неволи. Лошади безошибочно шли по привычному пути, человек в сером балахоне держал провисшие вожжи и шёл рядом с повозкой. Следом со двора выехали четверо вооружённых всадников сопровождения.

Узники с тревогой осматривались, пытаясь понять, куда их везут, лица многих выражали отчаяние, они уже догадались: эта пустынная с утра, неширокая, с похожими друг на друга невысокими каменными домами улица вела от тюрьмы на одну из городских площадей. Там часто совершались казни незнатных жителей.

Те, кто по воле богов происходили из знатных семей и по злому умыслу или невольно совершали нечто, за что полагалась смертная казнь, покидали этот мир на другой площади. Боги захотели так, чтобы люди были неравны не только в рождении, но и в смерти.

Лошади продолжали неспешный путь, минуя проулки и неширокие перекрёстки. Теперь уже никто не сомневался, в уготованном им наказании. Улица постепенно наполнялась проснувшимися горожанами, им этот день должен принести что-то новое или не принести ничего, закончившись, как и многие другие. Но не для ехавших в повозке. Для них этот день закончится, едва начавшись. И больше не будет других дней и ночей. Не будет ничего…

При виде узников на лицах одних прохожих проступал испуг, они старались побыстрее убраться прочь. Лица других, наоборот, преисполнялись любопытством и даже злорадством. Они шли следом, образовав за повозкой целую процессию. Откуда-то появились хмурые типы. Шныряя в густеющей толпе, они ловили последние указания и наставления приговорённых. Слышались короткие реплики:

— Рябого ростовщика на нож!

— Сделаем!

— Добро поделить поровну между всеми!

— Хорошо!

— Передай жене и детям, что я люблю их!

— Передам!

— Помолитесь за меня!

Человек в балахоне никак не реагировал на это. Он был спокоен и даже торжественен, укрываясь под просторными одеждами. Сопровождавшие повозку вооружённые всадники сохраняли молчание и равнодушие ко всему.

Постепенно процессия выехала на площадь, где уже собралась пёстрая толпа зевак, прослышавшая о предстоящей казни и готовая посмотреть на неё. Она окружила деревянный эшафот, где одиноко и пугающе стояла невысокая плаха с торчащим в ней топором с широким лезвием и длинной рукояткой почерневшей от частого употребления.

При виде повозки толпа заволновалась, зашумела, все хотели увидеть приговорённых. К скопившимся на площади присоединились прибывшие с узниками. Гул усилился. Две клячи равнодушно остановились у самого эшафота. Стражники, оставаясь верхом, встали у повозки, окружив её, не позволяя никому приближаться.