Читать книгу "Женщины Никто - Маша Царева"

А напротив нее, с ногами взобравшись на плюшевый диван, ее лучшая подруга Нинель листала свежий журнал со сплетнями о знаменитостях. И комментировала увиденное лениво и зло.

— Лолита Милявская совсем стыд потеряла, — цедила Нинель. — В нижнем белье сфотографировалась. С ее‑то ляжками. Ну ты взгляни, прямо кобыла.

Сама Нинель была тощая, как лыжная палка, старая дева, с невыразительным пегим пучком и замашками интеллектуалки‑соблазнительницы. Она носила просторные цыганские юбки, куталась в пестрые ажурные шали, курила через мундштук, все время цитировала португальского писателя Лукаса Мадейро Бегона и любила покупать кружевное нижнее белье бордельно алого цвета.

Ее нижнего белья никто не видел, кроме Ирочки — Нинель любила прихвастнуть свежекупленным.

Португальского писателя Лукаса Мадейро Бегона никто не знал, в Интернете на него даже ссылок не было, и иногда Ирина подозревала, что Нинель его выдумала — как и всю свою остальную жизнь.

— Тебе нравится Брэд Питт? — прищурилась Нинель, перевернув страничку.

— Не знаю, — пожала плечами Ирочка. — Мужик как мужик.

— Был у меня один, как две капли воды на него похож, — криво усмехнулась та.

Это была ее любимая забава, вспоминать бывших любовников, которые были похожи на кинозвезд. Ирочка слушала с любопытством, хотя и не верила ни одному слову. Они дружили со школьной скамьи, и единственный Нинкин кавалер, которого она видела, был тучным подслеповатым слесарем, недавно освободившимся из мест не столь отдаленных, куда его упекли за эксгибиционизм. Продержался он возле Нины недолго, отоспался в ее арбатской квартире, отъелся на ее борщах и пирогах и ушел в никуда, прихватив с собою янтарные бусы.

— Анжелина Джоли какая‑то невыразительная… А Скарлетт Йоханссон… Как она вообще стала звездой? Почему все называют ее красавицей? Это несправедливо, у нее же низкий зад и ноги короткие. Ты меня слушаешь?

— Извини, задумалась.

— Знаешь, может быть, это не к месту, но… Я считаю, мы с тобой должны разместить свои анкеты на сайте знакомств, — вдруг торжественно выдала Нинель.

— Что? — Хрупкая ткань дернулась в Ириных руках, строчка сделала рваный зигзаг влево. Неважно, никто не заметит. Это не настоящее платье, иллюзорное. Зачем она вообще так старается, чтобы получилось добротно?

— А что? — распрямила спину Нинель. — Дочка моих знакомых по Интернету нашла себе мужа. Я на свадьбе была. Шикарный мужик, банкир, красавец. У нормальных мужиков времени нет с бабами знакомиться, вот они в Интернете и сидят.

— Сколько же лет дочери твоих знакомых? — насмешливо спросила Ира.

Ответ был предсказуем и простодушен:

— Двадцать один.

— А нам сколько? Дурью не майся, кому мы там нужны? Даже если двадцатилетним девчонкам надо на сайтах знакомств мужиков себе искать.

— Подумаешь, сорок, — презрительно скривила губы Нинель и плотнее закуталась в шаль. — Во‑первых, я не выгляжу на сорок. Во‑вторых, не чувствую себя на сорок. А в‑третьих, вот скажи, когда у тебя в последний раз был нормальный секс?

Ирина поперхнулась.

— Да что же это на тебя нашло сегодня?

— Вот именно. И я вспомнить не могу, — как ни в чем не бывало, сказала Нина. — А почему, спрашивается? Мы в самом соку, красивые, почти молодые, с деньгами, мудрые. Почему кому‑то все, а нам ничего? Почему нам вечно достаются какие‑то отбросы общества?

— Скажешь тоже, отбросы.

— А что, разве не так? Вспомни своего Степана! Врал тебе, что каждую субботу играет с друзьями в футбол, а сам трахал свою секретаршу.

— Прекрати, — нахмурилась Ира.

— А Иван? Занял у тебя три тысячи долларов и был таков? А этот… Как его там? Который говорил, что хочет от тебя детей, а сам скрывался в твоей квартире от следователей, потому что двумя месяцами раньше обокрал пивной ларек?

— Мафусаил, — вздохнула Ирочка. — Это был Мафусаил. Он мне до сих пор пишет.

— И как тебя вообще угораздило встречаться с мужчиной с именем Мафусаил?

— Мама! — Из дальней комнаты раздался надтреснутый старческий голос. — Мамочка!

Нина сочувственно посмотрела на Ирочку, захлопнув журнал.

— И так все время, — пожала плечами та. — Не могу ей втолковать, что это она моя мама, а не я ее. Совсем стала слабая. Почти ничего не ест, спит мало.

Евдокия Семеновна потеряла связь с реальностью полтора года назад. Ирина даже запомнила точный день: второе марта. Утром она подошла к постели матери, толкая перед собою сервировочный столик с чашкой дымящегося какао. Евдокия Семеновна улыбнулась сначала шоколадному запаху, потом уже самой Ирине и ясным голосом сказала:

— Спасибо, мамочка.

— Вообще‑то я твоя дочь, — удивилась Ира.

— Зачем ты меня разыгрываешь? — рассмеялась Евдокия Семеновна, и было в этом смехе что‑то новое. — Ты моя мамочка, Ириша.

— Сколько же тебе лет? — нахмурилась Ира.

И получила ответ:

— Восемнадцать.

А потом, когда ошарашенная Ира присела на краешек маминой кровати и обняла голову руками, последовали подробности. Все тем же беззаботным голосом. Да, ей восемнадцать лет, и у нее есть жених по имени Петр.

— А ты не даешь мне с ним встречаться, мама. Почему? Он, конечно, не какой‑нибудь генеральский сын, но хороший, работящий. Я с ним не пропаду. Почему, мама? Почему?

Евдокия Семеновна заглядывала в ее глаза и все спрашивала: «Почему? Ну почему?» А Ира потрясенно молчала.

У нее и раньше наблюдались опасные симптомы. Путала имена, названия, даты. Но чтобы вот так!

— Сосуды, — пожала плечами участковая врачиха. — Этого давно следовало ожидать. Я, конечно, пропишу лекарства, но, боюсь, это необратимо.

— А мне делать‑то что? Она по ночам кричит. Грозится в окно вылезти, к Петру своему. Напридумывала себе.

— Терпите, — устало посоветовала врач. — Если хотите, буду к вам раз в две недели заезжать. А в окно она все равно не вылезет, силы не те.

Когда Ире было восемнадцать лет, у нее был друг по имени Петр. Они познакомились на студенческой вечеринке. На Ире были белые ажурные колготки и вязаное платье, тоже белое. Она была наряднее всех собравшихся, моложе всех, смешливее всех и, кажется, красивее всех, но, самое главное, она обо всем этом знала. И упивалась этой юностью, женственностью, серебристым своим смехом, и заинтересованными мужскими взглядами, и даже завистливым женским шепотком — все это было ей в новинку и пьянило, как крымское густое вино. В тот вечер за ней ухаживали многие, но больше других ей понравился он, Петр. Он был значительно старше, высокий, широкоплечий, загорелый, с льдинками в серых глазах, потрескавшимися уголками губ и широкими обветренными ладонями. Его родители были геологами.