Читать книгу "Четвертая рука - Джон Ирвинг"

— Ох! — выдохнула Мэри, словно он ее ударил. — Все ясно. Да, теперь мне все ясно, Пат, хотя тебя иногдабывает довольно трудно понять. Очень мило с твоейстороны, что ты наконец мне все объяснил. — Мне очень жаль, Мэри…

— Это ведь ребенок той самой Клаузен, верно? И на самом деле отец этого ребенка — ты. Так, Пат, я права?

— Да, — ответил Патрик. — Ты права. Только никому больше об этом не говори. И, пожалуйста, Мэри, не превращай это в сенсационное сообщение для вечерних новостей.

Он видел, как сильно она разозлилась. Из-за работающего кондиционера в холле было прохладно, даже холодно, но Мэри просто заледенела.

— Кто я такая, по-твоему? Ты за кого меня принимаешь?

— Ты одна из нас, — только и сумел вымолвить Уоллингфорд и исчез за дверями лифта.

Но все уже успел заметить, как Мэри принялась быстро-быстро ходить по холлу, крест-накрест обхватив себя руками. На ней была светло-коричневая летняя юбка и шерстяная кофточка персикового цвета, застегнутая лишь на одну пуговку под горлом, остальные пуговицы застегнуты не были («средство для борьбы с кондиционерами» — так называла эти шерстяные кофточки одна из сотрудниц их редакции), — а под ней белая шелковистая маечка с довольно большим вырезом. У Мэри была длинная красивая шея, очаровательная фигурка и нежная гладкая кожа, но Патрику особенно нравился ее рот — до того нравился, что Патрик невольно задавался вопросом, стоит ли так упорно отказываться спать с нею.

В аэропорту «Ла Гуардиа» его внесли в лист ожидания на ближайший шаттл в Бостон; место для него нашлось только на втором рейсе. В Бостоне уже темнело, когда самолет приземлился в аэропорту «Логан»; над заливом висел легкий туман или смог.

Впоследствии Уоллингфорд не раз думал, что примерно в это же время Джон Ф. Кеннеди-младший пытался посадить свой самолет на острове Мартас-Винъярд, который не так уж и далеко от Бостона. Точнее, юный Кеннеди пытался разглядеть Мартас-Виньярд в том самом тумане или смоге.

Уоллингфорд зарегистрировался в отеле «Чарльз» еще до десяти вечера и тут же отправился в гостиничный бассейн, где полчаса с наслаждением плавал в полном одиночестве. Он бы и еще поплавал, но в половине одиннадцатого бассейн закрывался. Уоллингфорд — отлично управляясь единственной здоровой рукой — то с удовольствием ложился на спину, то легко и быстро пересекал бассейн. В согласии со своей натурой он отлично держался на плаву.

После бассейна Патрик собирался переодеться и немного погулять по Харвард-сквер. Летняя сессия еще не закончилась — там наверняка гуляют студентки, на которых можно поглазеть, вспоминая о бездарно потраченной юности… А может, удастся найти какое-нибудь приличное заведение и поужинать с бутылочкой хорошего вина. И еще ему хотелось отыскать в одном из многочисленных книжных магазинчиков на площади какое-нибудь завлекательное чтиво, более пригодное для столь позднего часа, чем книга, захваченная им из дома, — биография Байрона толщиной с добрый кирпич. Однако его разморило от жары, он чувствовал ее даже в такси, когда ехал из аэропорта. Вернувшись после бассейна в номер, он стянул с себя мокрые плавки и рухнул на постель; думал просто полежать пару минут с закрытыми глазами, но проспал целый час — настолько устал. Проснулся он от холода: кондиционер был направлен прямо на него. Накинув махровый халат, Патрик ознакомился с меню и заказал себе еду в номер. Хватит обыкновенного гамбургера и банки пива, решил он. Выходить из отеля совершенно расхотелось.

Выдерживая характер, он не стал включать телевизор. Поскольку альтернативой телевизору служила биография Байрона, подобная стойкость и впрямь достойна восхищения. Впрочем, сон сморил его так быстро, что Байрон едва успел родиться, а незадачливый отец будущего поэта еще не успел умереть. Словом, нельзя сказать, что Патрик замучился, пытаясь одолеть гигантский том.

Утром Уоллингфорд позавтракал в скромном ресторанчике на первом этаже гостиницы. Главный ресторан отеля ему не понравился — он и сам не понял, чем именно. Дело было даже не в детях — скорее, во взрослых, которых эти дети чересчур раздражали.

Ни вечером, ни утром Уоллингфорд телевизор не включал и не заглядывал в газеты, в то время как вся остальная страна смотрела телеверсию трагедии об исчезнувшем самолете Джона Ф. Кеннеди-младшего. Как стало известно, самолет сбился с курса и, по всей вероятности, упал в океан. Никаких сюжетов по этому поводу отснять еще не успели и без конца давали в эфир одно и то же — маленького Кеннеди на похоронах его отца-президента: трехлетний мальчик в коротких штанишках отдает честь гробу с телом отца в точности так, как шепотом на ушко велела ему мать. Позже Уоллингфорду пришло в голову, что эти кадры отображают самую суть «золотого» века в истории их страны; прошлое, которым пользуются при надобности, извлекая его из запасников и отряхивая от пыли.

Позавтракав, Патрик сидел за столом, пил кофе и изо всех сил старался не отвечать на упорный взгляд женщины средних лет, сидевшей в противоположном конце зала. Вдруг эта женщина поднялась и решительно направилась прямо к нему, хотя и смотрела куда-то в сторону. Уоллингфорд сразу догадался, что она хочет что-то ему сказать. Он такие вещи чувствовал мгновенно. И даже мог предугадать, что именно скажет та или иная женщина. Но только не сегодня.

Лицо этой женщины когда-то, наверно, было красивым. Сейчас на нем не было ни капли косметики, а в темных волосах поблескивала седина. В уголках ее карих глаз притаились морщинки, отчего лицо казалось грустным и усталым, и Патрик подумал, что так, возможно, будет выглядеть миссис Клаузен, когда станет значительно старше.

— Подонок… Гнусная свинья… Как тебе спится по ночам? — хрипло прошипела женщина; губы она раздвигала ровно настолько, чтобы очередное ругательство сорвалось с уст.

— Прошу прощенья, но я… — пробормотал растерянный Патрик.

— Быстренько же ты сюда примчался! Несчастная семья! Ведь даже и тел еще не нашли! Но тебя и это не остановило! Такие, как ты, только и делают, что наживаются на чужой беде! Да ваш канал надо называть «каналом смерти» — нет, «каналом людского горя»! Вы же не просто вторгаетесь в частную жизнь людей — вы крадете их горе, выставляя его напоказ, когда они еще и оплакать своих погибших не успели!..

Уоллингфорд не понял, о чем идет речь; он решил, что женщина говорит о его репортерском прошлом. И посмотрел по сторонам, уклоняясь от ее напряженного взгляда, но увидел, что от других постояльцев гостиницы, завтракавших в том же ресторанчике, помощи не дождется. Судя по враждебному выражению лиц, все здесь, похоже, разделяли мнение этой сумасшедшей бабы.

— Неправда, я всегда стараюсь во время интервью или репортажей проявлять сочувствие к жертвам и их близким… — начал было Патрик, но тетка, готовая, казалось, его ударить, заорала во все горло:

— Сочувствие! Да будь у тебя хоть капля сочувствия к этим несчастным, ты прежде всего оставил бы их в покое!

Поскольку у тетки явно поехала крыша, Патрику не оставалось ничего другого, как прижать счет к столу левой культей, быстренько написать на нем номер своей комнаты, положить рядом чаевые и расписаться. Гневливая особа молча наблюдала за ним. Патрик встал, кивнул ей на прощанье и направился к двери, чувствуя, как пялятся дети на его левую культю.