Читать книгу "Дверь в глазу - Уэллс Тауэр"

Через три дня солнце пробилось сквозь грязные тучи и разлило по морю стальной блеск. Оно запекло соль на нашей одежде, все высохли и повеселели. У меня копошилась мысль, что, если Наддод такой сильный, как мы думали, это плавание было бы хорошим поводом вызвать бурю и утопить нас, как котят. Но погода держалась, море было спокойным и сонным.

Тут темнело по вечерам раньше, чем дома, и спать под открытым небом без ночного солнца было легче. Мы с Гнутом спали, где гребли, и ползали друг по другу, поудобнее устраиваясь на скамье. Однажды ночью я проснулся: Гнут спал крепким сном, лопотал, пускал слюни и грубо обнимал меня. Я пробовал его оторвать, но он был здоровенный, и его жесткие руки держали меня крепко, словно приросли ко мне. Я его ткнул и заорал, но верзила не хотел просыпаться, поэтому я немного поизвивался, чтобы хватка была не такая крепкая, ребра не трещали, — и опять уснул.

После я рассказал ему, что было.

— Все это брехня какая-то, — сказал он, и его широкое лицо сделалось красным.

— Хорошо бы, если так, — я сказал. — Но у меня синяки, могу показать. Слушай, если я когда попрошусь к тебе в подружки, сделай милость, не напоминай мне про эту ночь.

Он совсем расстроился.

— Иди к черту, Харальд. Ты не остроумный. Никто не считает тебя остроумным.

— Извини, — сказал я. — Похоже, ты сильно отвык иметь около себя тело ночью.

Он на секунду остановил весло.

— Ну, отвык — и что?

С попутным ветром, надувавшим наши паруса, мы шли быстро, и остров показался на шесть дней раньше. Первым его заметил один из костогрызов и, когда заметил, дал всем знать протяжным, противным боевым кличем. Он вытащил меч и начал писать им восьмерки над головой так, что все вокруг отпрянули к планширам. Парень был сволочной, с лицом стервятника, и прыщей больше, чем волосков в бороде. Я видел его там, у нас. У него к ремню были привязаны три отрубленных почернелых больших пальца.

Хокон Гокстад посмотрел на него с кормы злым взглядом. За спиной у Хокона было больше походов и набегов, чем у всех у нас вместе взятых. Он был старый, с больными костями и сидел за рулем: во-первых, он чувствовал приливные течения по тому, как кровь двигалась у него в руках, а во-вторых, его старые руки плохо годились для гребли.

— Опусти свою жопу на скамью, молодой человек, — сказал Хокон парню. — Отсюда дотуда нам двенадцать часов ходу.

Парень покраснел. Опустил меч. Посмотрел на дружков — узнать, унизили ли его перед ними и, если унизили, что надо делать. Вся команда на него глядела. Даже Дьярф прервал свою песню. Другой парень на его скамье шепнул что-то и отскочил в сторону, а этот взялся за весло, гребля и болтовня возобновились.

Можно сказать, что эти люди на Линдисфарне были глупы: поселились на маленьком островке без высоких скал, без порядочной естественной защиты и так близко к нам, и к шведам, и к норвежцам, что никак нельзя было нам, чтобы не сделать на них набег время от времени и не пограбить. Но, когда мы вошли в голубой заливчик, все притихли. Даже костогрызы бросили лапать друг друга и стали смотреть.

На острове раскинулись поля фиолетового чертополоха, и, когда дул ветер, они дергались и шли волнами, как шкура какого-то сказочного животного во сне. Склоны были покрыты широкими красными заплатами полевых цветов. Вдоль берега росли яблони, и было что-то печальное в том, как низко гнулись ветви от тяжести плодов. Мы видели человека, двигавшегося к группе зеленых домиков; за ним шел нагруженный осел. На дальнем холме вырисовывались очертания монастыря, все еще без крыши, после того как мы сожгли его в прошлый раз. Это было красивое строение, и я надеялся, что там еще найдется интересная пожива, когда мы сойдем с корабля и разворотим его.

Мы собрались на берегу; Дьярф уже был в пене. Он сделал несколько приседаний, встал перед нами и принял несколько поз, скрипя суставами и разминая затекшие мышцы. Потом он закрыл глаза и молча сказал молитву. Глаза его еще были закрыты, когда показался человек в длинной рясе, пробиравшийся сквозь чертополох.

Хокон Гокстад держал палец во рту, там, где у него не было зуба. Он вынул палец и сплюнул через дыру. Он кивнул на холм, откуда спускался к нам человек.

— Ишь, сукин сын, какой храбрый, — сказал он.

Человек подошел прямо к Дьярфу. Он остановился перед ним и откинул капюшон. Жидкие волосы на его черепе, наверное, были желтыми до того, как стали белыми. Он был старый, морщины на лице как будто прорезаны острием кинжала.

— Наддод, — сказал Дьярф, слегка кивнув. — Думаю, ты ожидал нас.

— Никак не ожидал, — сказал Наддод. Он поднес руку к грубому деревянному кресту на груди. — Не буду любезничать с тобой и делать вид, что это чересчур приятная неожиданность. По правде, тут мало чего осталось грабить, так что это немного загадочно.

— Угу, — сказал Дьярф. — Ничего не можешь рассказать нам про бурю с градом, про саранчу и всякое такое говно и про то, откуда чертовы драконы прилетают, так что у всех жены писаются от страха. Ни о чем таком ты не знаешь.

Наддод поднял вверх ладони и благочестиво улыбнулся.

— Нет, очень жаль, но я не знаю. Мы, да, наслали обезьянью оспу на испанский гарнизон в Мач-Уэнлоке, но в вашу сторону, честно, ничего.

Дьярф переменил тон, заговорил громко и дружелюбно.

— Ну, уже кое-что. — Он повернулся к нам и поднял руки. — Ребята, неприятно вам это сообщать, но кто-то тут сильно гадит. Старина Наддод говорит, что не он, но, как только он скажет, кто, черт возьми, стоит за нашими неприятностями, мы погрузимся и двинем дальше.

— Да. — Наддоду было не по себе, и я видел, что он похолодел. — Если будете проходить через Мерсию, я знаю, что у них там какой-то Этельрик. По слухам, очень сильный ворожей. Знаешь, эта прошлогодняя вспышка проказы…

Дьярф ухмылялся и кивал, но у Наддода сделался вдруг больной вид.

У Дьярфа на поясе висел ножик, и как другие курят трубку или жуют семена, так Дьярф постоянно правил свой ножик. Лезвие было сточено, как ноготь мизинца. Этой штукой можно было побрить задницу фее. И пока Наддод говорил, Дьярф вынул ножик и аккуратно провел им сверху вниз по его животу.

При виде крови, лившейся на белые ракушки, все сгрудились вокруг, повыхватывали мечи и завопили. Дьярф был вне себя от возбуждения, прыгал на месте и кричал, чтобы все замолкли и смотрели, что он будет делать.

Наддод еще не умер. Много его внутренностей вывалилось, но он еще дышал. Но не кричал, ничего такого, надо отдать ему должное.

Дьярф присел на корточки, перевернул Наддода на живот и поставил ногу ему на крестец.

Гнут стоял рядом со мной. Он вздохнул и закрыл рукой глаза.

— Господи, он делает кровяного орла?

— Да, — я сказал. — Похоже на то.

Дьярф поднял ладонь, чтобы все замолчали.