Читать книгу "Дело было так - Меир Шалев"

И вообще, если говорить честно, то в нашей семье никто не скучает по блюдам любой из бабушек, даже по такому классическому блюду, как куриный бульон. Куриный бульон моей мамы был лучше куриного бульона ее матери, а куриный бульон моей сестры лучше куриного бульона нашей мамы, но у бабушки Тони приготовление бульона всегда было волнующим событием, потому что оно открывалось обращенной ко мне командой: «Сходи-ка во двор и принеси мне…» — после чего следовал цвет или имя одной из наших кур.

У соседей, объясняла она мне, варят куриный суп в соответствии с известным правилом: «Когда мошавник болен или когда курица больна». У нее не так. Она вела наблюдение за несушками во дворе и знала, какая несется больше, какая меньше. Курица, которая неслась недостаточно, получала позорное прозвище курицы, которая не старается, и если она упрямилась в своем непослушании и лени, то удостаивалась чести взойти на субботний семейный стол.

Куры жили во дворе и клали яйца в деревянных ящиках, которые дедушка Арон выстилал для них соломой. Было там и несколько гусей, в ту пору больше и тяжелее меня и очень задиристых. Как и положено гусям, они преследовали меня, вытянув шеи и угрожающе изогнув крылья, и пытались укусить своими плоскими зазубренными клювами, что делало поход в коровники опасным приключением.

Я не был особенно спортивным мальчиком, и куры были намного проворней меня, но бабушка Тоня вооружила меня тонким и длинным железным прутом, согнутым на конце в крючок, и научила захватывать этим крючком ножки приговоренной к смерти курицы. Несмотря на приписываемую им глупость, куры быстро уловили связь между этим прутом и дальнейшим развитием событий, и стоило нам с ним появиться во дворе, как они разлетались во все стороны и мчались прочь, как сумасшедшие.

Весь в грязи, потный и возбужденный, я все-таки ухитрялся в конце концов поймать курицу, которая не старалась, и торжественно нес ее за ножки, вниз головой, а она, пытаясь освободиться, все поднимала голову и хотела клюнуть мою руку. Уже издали я кричал бабушке, чтобы она шла быстрее, я поймал ей курицу. Бабушка забирала ее, вынимала бритвенный нож и рассекала ей горло.

Это было ужасающее зрелище, влекущее и отталкивающее одновременно. Бабушка опускала зарезанную курицу на землю, и та начинала бегать по двору — кровь так и хлестала из ее шеи, — пока не падала, еще немного трепыхаясь, вздрагивала последней дрожью и затихала, — и тогда ее сразу же ощипывали, резали на куски и варили.

По субботам мы ели бульон, сваренный бабушкой, но, как я уже говорил, сегодня никто по нему не скучает. Короче говоря, мы вообще не скучаем по кухне предыдущих поколений. Но по той их простой пище: селедке, крутому яйцу, картошке, луку и редьке — я скучаю очень, и, хотя их легко приготовить, мне никак не удается воспроизвести их такими, какими они были тогда, в прошлом. Иногда бабушка готовила также холодец, а порой ко всему этому добавлялась еще рюмочка «напитка», или «шнапса» — так дедушка Арон называл дешевый бренди, хранившийся для особых случаев, иногда «Медицинал», а иногда «Три семерки».

Но на этот раз нас ожидал сюрприз. Увидев все, выставленное на стол, Авигайль вынула из своего рюкзака маленькую плоскую бутылочку, тоже поставила ее на стол и произнесла русское слово, которое не требует перевода ни на один язык: «Водка».

Бабушка Тоня разволновалась до такой степени, что шепнула мне:

— Эту не меняй, как носки. Можешь привести ее ко мне еще раз. — А потом добавила: — Минуточку, — встала и удалилась.

Я был удивлен. Я никогда не видел, чтобы она проявляла интерес к выпивке.

— Куда она пошла? — прошептала Авигайль.

— Понятия не имею, — прошептал и я.

Из глубин дома послышались поворот ключа, звук открываемой двери, и воздух вдруг наполнился старым и странным запахом, приятным и тяжелым одновременно, запахом, который я помнил с тех дней, когда она просила меня вынести стулья из запретных комнат, не «кроцая» ей стены. Я понял, что она открыла святая святых, и даже подумал, неужто ей так понравилась Авигайль, что она решила уложить нас в большой старой двуспальной кровати, той, что с большим металлическим изголовником.

Этого мы не удостоились, но бабушка Тоня вернулась с тремя маленькими и толстенькими рюмками в руках и объяснила, что коли есть уже водка, то и пить ее нужно, как следует быть.

Мы выпили. Я — тремя маленькими и осторожными глоточками, а две женщины, старая и молодая, — одним глотком, резко запрокинув голову. Я никогда не видел, чтобы бабушка Тоня так пила. Я понял, что ее мир больше и глубже, чем мне представлялось, и что я знаю одну лишь его выступающую над водою часть. Она поставила пустую рюмку на стол со стуком, который прозвучал, как продолжение ее русского «водка», повернулась к Авигайль и сказала мне:

— Спроси ее, что она делает.

— Нечего спрашивать. Я знаю, что она делает, — сказал я. — Она учится на специалиста по детскому образованию в Америке.

— И сколько ей лет?

— Она старше меня на три года.

Бабушка забеспокоилась.

— У нее есть дети? — спросила она, желая выяснить это уже на раннем этапе, раньше, чем семейный рок настигнет и следующее поколение.

— Нет.

— Ты ее спрашивал?

— Я тебе говорю — у нее нет детей. И кроме того, какая разница. У нее есть друг, и она собирается выйти за него замуж следующим летом.

— Вели ей остаться здесь с тобой. Она удачная. И симпатичная.

— О чем вы говорите? — спросила Авигайль.

— Спроси, что делает ее отец, — поменяла моя бабушка тему разговора.

— Авигайль, — сказал я, — моя бабушка хочет знать, чем занимается твой отец.

— Мой отец, — сказала Авигайль, отводя взгляд от меня и переводя его на бабушку Тоню, — агент компании «Дженерал электрик» в Лос-Анджелесе. На самом деле, — добавила она, — мой отец не просто агент, а один из самых крупных агентов «Дженерал электрик» на всем Западном берегу.

Глава 28

— Именно так и сказала? — весело переспросила мама. — «Мой отец не просто агент, а один из самых крупных агентов компании „Дженерал электрик“ в Лос-Анджелесе»? Сказала тебе, а смотрела в это время на бабушку?

Это был особый момент, первый в своем роде и восхитительный. Не мама рассказывает мне о своей маме, а я рассказываю ей о ней.

— Да, дело было именно так… — гордо ответил я, в точности имитируя бабушку, вплоть до ее акцента.

— А мама? Что она сказала?

— Ничего. Но мне показалось, что я увидел, как ее глаза вспыхнули. Впрочем, не исключено, что это мне только сейчас так кажется, из-за всего, что произошло потом.

Правильно ли я увидел? Действительно ли в глазах бабушки вспыхнула какая-то искорка? Не знаю, но даже если и вспыхнула, то тут же исчезла. Я сказал, что уже поздно, а мы устали от поездки и хотели бы еще перед сном принять душ, и тогда она, к моему удивлению, сказала, что мы можем воспользоваться душем в доме.