Читать книгу "Операция «Хаос» - Пол Андерсон"

— Н-нет.

Я был несколько ошеломлен.

Он захихикал:

— Знаешь, чего я тебе скажу? Они уже дошли до «Эльфуэ». Погоди, пока закончат молиться Марии, и входи.

— Извините, я…

— Все, ладно. Веди себя тихо, никто на тебя и не взглянет. В теории ты все равно проклят. Сам-то я в это не верю. Знаешь, чего я думаю? Моя девушка — методистка. Священники тянут волынку, не разрешают мне жениться на ней. Но все равно не поверю, что ей гореть в аду…

Тут он понял, что слишком распустил язык.

— Чего это ты явился так поздно? — спросил он. — Туристы обычно бывают у нас в дневное время.

Я решил, что он не принял обет, просто вольнонаемный. И не более фанатичен, чем обычный средний христианин. Короче говоря, принадлежит к тому большинству, какое есть в любой организации, в любой стране.

Я был готов к такому вопросу и ответил:

— Я путешествую по делам. Получил указание посетить ваш город сегодня рано утром. Задержался и прилетел сюда только сейчас. Ваш хор так знаменит, что не хотелось бы упускать случая послушать его.

— Спасибо. — Он протянул мне брошюру. — Правила знаешь? Входить и выходить через главный вход. Займешь место в языческом… э-э… туристском приделе. Не шуметь, не фотографировать. Когда захочешь уйти, иди тихо тем же путем, которым пришел.

Я кивнул и пошел к двери. Мощеный двор, в нем — вспомогательные здания, выстроившиеся квадратом вокруг собора. Там, где здания не соединялись впритык, между ними поднимались стены, оставляя лишь три прохода с решетчатыми воротами. Учрежденческие, жилые, складские здания выглядели одинаково. Точнее — однообразно. Кое-где виднелись фигуры неспешно идущих куда-то людей. Мужчин трудно было отличить от женщин. И на тех и на других были одинаковые рясы с затеняющими лица капюшонами.

Мне вспомнилось, что иоанниты никогда не были замешаны в любовных скандалах. И это при том, что они практиковали как секс, так и безбрачие. Их монахи и монахини не просто прошли посвящение. Они посвященные. Иоаннизм превзошел баптизм и оставил далеко позади обычные ритуалы и элементарную перемену имени (последнее соответствовало принятой в петристских церквях конфирмации. Кстати, прежнее имя оставалось и использовалось во взаимодействиях со светскими властями).

Годами посвященные умерщвляли плоть, дисциплинировали дух, занимали свой мозг тем, что их святые книги называли «божественным откровением», а неверующие, принадлежавшие к другим церквям, именовали претенциозной чепухой. Нередко это «откровение» считали нераспознанным дьяволопоклонством.

«Да провались оно все…» — подумал я.

Мне необходимо сконцентрироваться на том, что я обязан сделать. Нет сомнения, что эти тихие унылые фигуры в рясах в случае нужды будут действовать быстро и энергично.

… Невозможно отрицать подавляющее впечатление, производимое вблизи собором. А доносившееся из него песнопение заставляло думать, что оно заполняет всю ночь…

Сохранившиеся у меня чувства волка начали отказывать. И хорошо, потому что окружающая обстановка и так угнетала и пугала чуть ли не до смерти. Кожа покрылась едким потом, его холодные капли струйками сбегали по телу, и резкий запах пота бил в ноздри. Весь мир окутался дымкой нереального, весь мир заполнила безжалостная мелодия.

Но Валерия оставалась в Аду…

Я остановился там, где смутный колеблющийся свет был сильнее всего, и прочитал брошюрку. В ней меня вежливо приветствовали и излагали те же правила поведения, о которых мне поведал привратник. На задней обложке был начерчен поэтажный план базилики главного здания. Других схем не было, но я понимал, что на всех этажах как северной, так и южной стороны есть еще много помещений. Есть они и в башне, и даже в куполе. Не составляло секрета, что под собором располагались обширные подземелья. Там проводились обряды. Некоторые обряды, во всяком случае.

Что я еще знаю? Чем выше духовная степень, тем больше тайн святилища открывается посвященному. А в самые тайные святилища вход открыт только адептам, и лишь они знают, что там происходит.

Я поднялся по ступенькам собора. Огромные двери были открыты. По обеим их сторонам торчали два здоровенных монаха. Монахи стояли неподвижно, глаза обыскивающе скользили по мне.

Длинный, с низко нависшим потолком, стерильно чистый вестибюль был совершенно пуст, если не считать купели со святой водой. Ни крикливой доски объявлений, ни приходских извещений, ни корявых рисунков, сотворенных учениками воскресных школ. Посредине вестибюля стояла монахиня. Она указала мне на коридор, ведущий налево. Другая, стоявшая рядом с ней, выразительно покосилась на коробку с надписью: «Пожертвования». Пришлось опустить туда пару долларов.

В воздухе носилось что-то странное. Не только пение, запах ладана, пристальные взгляды — что-то неосязаемое, какие-то силы, от которых напряглись все мышцы моего тела.

Я вошел в боковой придел собора. Он был огражден канатами. Скамьи в несколько рядов. Очевидно, придел предназначался для посторонних. Я был здесь один. С минуту я осматривался. Предел был огромен и производил потрясающее впечатление. Я сел. Еще несколько минут я потратил на то, чтобы постичь окружающее, в чем потерпел неудачу.

Эффект превосходил всякое понимание. Геометрия голых белых стен, колонн, свода — ее просто не с чем было соизмерить. Человек оказывался как бы в бесконечно тянущейся куда-то пещере. И в густом сумраке господствовал собор. Око Божье над алтарем и Мандала над возвышением, где находился хор. Но и они казались нереальными, они были где-то за орбитой Луны, а редкие свечи мерцали, будто звезды. Пропорции, изгибы, пересечения — все служило созданию впечатления, что человек оказался в бесконечном лабиринте.

Раньше на краю неба виднелись фигуры полдюжины служек, теперь они исчезли, но, может быть, это были просто прихожане. Церковь иоаннитов намеренно унижала свою паству.

У алтаря стоял священник. Рядом — два прислужника. Взглянув на их белые мантии, я понял, что они посвященные. На расстоянии они казались совсем крохотными. Только священник почему-то не казался маленьким. У него была белая борода, на плечах — черно-голубая ряса. Высокого роста. Адепт. Он застыл, неподвижно раскинув руки…

Мне стало страшно, я боялся его. Он молился, а может…

Кадила раскачивались, я задыхался от их дыма. Над головой хор все вел свою монотонную мелодию. Никогда в жизни я не чувствовал такого страха.

Отведя взгляд, я принудил себя внимательно оглядеть окружающее. Так, будто это вражеская крепость, в которую необходимо проникнуть. Что бы со мной сейчас ни творилось, не здесь ли скрываются виновники того, что произошло с моей девочкой?

При мысли о Валерии во мне проснулась ярость. Ярость тут же сделалась такой сильной, что ко мне вернулась смелость. Колдовское зрение помочь мне здесь не могло. Тут наверняка приняты все меры против подобных магических штучек. Оставалось обычное зрение. Глаза постепенно адаптировались к полутьме. Все мои чувства, не только зрение, были мобилизованы и напряжены до предела.