Читать книгу "Парижская жена - Пола Маклейн"

— Я могу принести много пользы этому журналу, — сказал Эрнест после того, как, распрощавшись с хозяевами, мы направлялись домой. — Он должен радоваться, что заполучил меня.

— Мне он понравился.

— Естественно.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. — Он поддал ногой валявшийся на дороге камень. — Не находишь, что он похож на моржа?

— Немного, — согласилась я.

— А как тебе его дыхание с присвистом?

— Это серьезная проблема. Стелла сказала, что во время войны он попал в газовую атаку.

— В этом случае он был бы прощен, если б не его высокомерие.

— Тебе не обязательно его любить. Просто делай свою работу.

— Работы много. Думаю, это к счастью.

— Многое к счастью, Тэти. Вот увидишь.

По четвергам на набережной д’Анжу Форд и Стелла устраивали литературные встречи за чашкой чая. Я часто приходила на них с Бамби и ставила его коляску на солнечное место, ближе к окну. На одном из чаепитий я познакомилась с Гарольдом Лоубом. Он был приблизительно того же возраста, что и Эрнест, и очень красив — высокий, с прямым, точеным носом, крепким подбородком и густой копной черных волос. Форд представил нас друг другу, и мы тут же завели непринужденный разговор о Штатах.

— Я не очень-то скучаю по дому, — признался Гарольд. — И все же он мне постоянно снится. Что бы это значило?

— Он — часть вас, полагаю, — сказала я. — И заперт в вашем подсознании, не так ли?

— Хорошо сказано, — похвалил он и внимательно посмотрел на меня своими ясными, ярко-голубыми глазами. — Вы, наверное, тоже пишете?

— Вовсе нет, — рассмеялась я. — Хотя не думаю, что у меня не получилось бы. Всегда любила книги и чувствовала, что они со мной говорят. Я с детства занималась фортепьяно, но не серьезно.

— Не уверен, что я пишу серьезно, — сказал Гарольд. — На самом деле из кожи вон лезу, чтобы было смешно.

— Не сомневаюсь, будет очень смешно, если постараетесь.

— Очень мило с вашей стороны так думать. Пойдем расскажем это Китти. Она считает, что все мои шутки никуда не годятся.

Мы подошли к стоящей в другом конце комнаты Китти Кэннел, настоящей красавице, стройной, грациозной, с золотистым загаром.

— Китти — в прошлом профессиональная танцовщица, — сказал он. — Вы это сразу поймете, если она опять пойдет за вином.

— О, Гарольд, — остановила она его. — Не пытайся быть обаяшкой.

— Видите ли, Хэдли, рядом с Китти нужно быть очень серьезным, иначе она начинает сердиться. — Он смешно скривился, и Китти засмеялась, обнажив великолепные зубы. — Но иногда она, милая девочка, меня очень удивляет.

— Поэтому ты и терпишь меня.

— Еще из-за твоих лодыжек, любимая.

К концу дня они оба, Гарольд и Китти, совершенно покорили меня, и я с радостью согласилась на их приглашение — поужинать с ними вместе с Эрнестом на следующий день в «Тулузском негре».

— Хорошо засекреченное местечко, — сказала Китти. — Ни в одном путеводителе не найдете.

— Клянусь, никому о нем ни слова, — обещала я и уже тогда призадумалась — что, черт возьми, я надену. На следующий день, когда уже пора было выходить из дома, я все еще находилась в сомнении. С рождения Бамби прошло три месяца. Я утопала в одежде для беременных, но пока не могла влезть в то, что носила раньше.

— Никто не обратит внимания, — сказал Эрнест. — Ты можешь надеть хоть власяницу и все равно будешь лучше всех.

— Не могу. Это тебе наплевать на одежду. — И я жестом указала на его заляпанную куртку и фуфайку — униформу, которую он носил с утра до вечера, не заботясь о моде или хотя бы о внешнем приличии. — Но большинству людей не плевать, и они хотят производить хорошее впечатление.

— Ты уже произвела — это очевидно. Но если хочешь, могу им сказать, что внимательно слушаю Гертруду, а она всегда повторяет: надо покупать картины, а не одежду.

— Повторяет-то она, повторяет, но мы ведь не покупаем картины, так? — И я, нахмурившись, окинула себя взглядом в зеркале.

— Не волнуйся, Тэти, — сказал Эрнест и, подойдя сзади, поцеловал меня в затылок. — Нет никого красивее, преданнее и искреннее тебя.

Наши глаза встретились в зеркале.

— Ты очень милый, правда.

Он снова поцеловал меня и решительно вытолкал за дверь.

Свет в ресторане был такой тусклый, что после первой бутылки вина я уже не комплексовала. Пока мужчины говорили о Принстоне, где учился и пробовал писать первые романы Гарольд (сейчас он тоже работал над романом), Китти и я погрузились в разговор на очень личную тему — она рассказывала о своем первом браке с поэтом Скипуитом Кэннелом, который сначала сделал ее несчастной, а потом отказался дать развод.

— Как ужасно! А как же тебе выйти замуж?

— Я никогда больше не выйду замуж, дорогая. Слава Богу, с Гарольдом у нас по этому вопросу полное понимание. Однако не хочется быть навечно скрепленной со Скипом узами брака. Его тяжело выносить. Сейчас он жонглирует словами и мучает меня даже из Лондона.

— Так ты хочешь свободы?

— Ну, конечно. А ты разве нет?

— Не знаю. Думаю, я хочу быть счастливой.

— Счастье — ужасно сложная вещь в отличие от свободы. У тебя или связаны руки, или нет.

— Осуждать брак — не решение проблемы. Если ты кого-то любишь, ты с ним связана. Этого не избежать — если не хочешь утратить любовь.

— Даже я не так упряма. — Она рассмеялась и подняла бокал. — Тогда — за любовь!

Гарольд повернулся, бросив на нас насмешливый взгляд.

— Что здесь происходит?

— Хэдли обращает меня в романтика, — сказала Китти.

Гарольд хохотнул.

— Пустой номер, дорогая, но мысль замечательная.

— Только один романтик допускается за столом, — вставил нарочито измененным голосом Эрнест. — Так гласит объявление у входа.

После затянувшегося ужина мы отправились в нашу квартиру над лесопилкой, чтобы пропустить по стаканчику на ночь, и хотя новые знакомые из деликатности делали вид, что не замечают, какое темное и тесное наше жилище, было видно, что они не привыкли к такой жизни. Малыш спал в соседней комнате, поэтому мы собрались за кухонным столом.

— Полагаю, я разделаюсь с романом в течение месяца, — сказал Гарольд, — а потом устрою перерыв. Найду американского издателя, получу аванс и много хороших рецензий.

— Ты забыл о баядерках, — сказал с ухмылкой Эрнест.

— Леди войдут в контракт, — уточнил Гарольд. — Но если говорить серьезно, я нацелен на «Бони и Ливерайт». Форд говорит, в Нью-Йорке надо вести дела с ними.