Читать книгу "Шаги по стеклу - Иэн Бэнкс"

Квисс почесал голову. У него не проходило какое-то странное ощущение после того, как цирюльник замка обрил его наголо. Теперь невозможно было понять, отрастут ли волосы, как прежде. Подбородок и щеки, которые покрылись пегой щетиной за тысячу девятьсот дней, прожитых им в замке, стали гладкими на ощупь, хотя старческие морщины никуда не делись.

При мысли о парикмахере Квисс хмыкнул. Жертва невроза. Он стал таким невротиком, потому что должен был брить в замке всех, кто сам себя не бреет. Квисс слышал об этом чудаке задолго до их встречи. Сенешаль упомянул о нем вскоре после прибытия Квисса в замок: Квисс тогда спросил, есть ли в замке хоть сколько-нибудь нормальные люди. Вначале он не поверил словам сенешаля, ему показалось, что эта особь с землисто-серой кожей просто шутит. Парикмахер, который бреет всех, кто сам себя не бреет? Квисс сказал, что такого человека не существует.

— Таков предварительный вывод, — со значением пояснил сенешаль, — к которому пришел парикмахер.

С самим брадобреем Квисс познакомился гораздо позже, когда обследовал средние ярусы замка. Тот хозяйничал в огромной, прекрасно оснащенной и совершенно нетронутой парикмахерской с великолепным видом на заснеженную равнину. Брадобрей оказался чернокожим, выше ростом и костлявее, чем сенешаль. Его седые волосы лишь наполовину покрывали скальп. Правая сторона черепа была тщательно обрита наголо. На левой стороне буйно кудрявилась белоснежная шевелюра — или, правильнее сказать, полушевелюра. Левая бровь была сбрита подчистую, а правая оставалась неприкосновенной. У него были полуусы — на левой стороне лица. Густая непослушная борода топорщилась только справа, ибо кожа на щеке и подбородке слева была безукоризненно выбрита.

Брадобрей носил плотный белый комбинезон и такой же ослепительно белый фартук. То ли он не знал языка, которым владел Квисс, то ли разучился говорить, но когда Квисс оказался в парикмахерской, среди сверкающей латуни и красных кожаных кресел, тот начал пританцовывать вокруг него, тыча пальцами в его волосы и бороду, и при этом щебетал, как птица, — даже размахивал руками, словно хлопал крыльями. Он встряхивал перед носом Квисса пыльное белое полотенце и умоляющими движениями приглашал его сесть в кресло. Квисс, который даже в лучшие времена сторонился тех, кто мельтешит и суетится, и уж тем более таких, кто подбирается к нему с длинными ножницами и разбойничьей бритвой, наотрез отказался. Правда, впоследствии он убедился, что у цирюльника твердая рука и отменная сноровка. У сенешаля волосы росли неплохо, и стричь себя он позволял только этому цирюльнику.

Дней этак сто назад Квисс отослал к парикмахеру прислужника, чтобы тот уведомил о предстоящем прибытии Квисса на стрижку. То ли это глупое существо что-то напутало, то ли произошло недоразумение, то ли парикмахер куда-то спешил и не мог ждать, но очень скоро он собственной персоной явился в игровой зал со своим чемоданчиком. Квисс позволил себя постричь на глазах у Аджайи. Парикмахер был настроен весьма благодушно, болтал напропалую сам с собой и ловко подровнял пегие волосы Квисса, а затем сбрил ему бороду.

К сожалению, красная ворона тоже при этом присутствовала. Она без умолку твердила, что цирюльник, если попросить, с такой же сноровкой мог бы перерезать горло; в конце-то концов, какой смысл ждать, пока сойдешь с ума или свалишься с лестницы...

Квисс погладил подбородок и в который раз отметил — хотя прошло уже сто дней, — что гладкая кожа неожиданно приятна на ощупь.

Он так и не смог добиться, чтобы служки сварганили из кухонной снеди что-нибудь хмельное. Снова найти ту дверь не удалось, и вообще открытых дверей он больше не встречал. Все двери теперь запирались на ключ. Последнее, что он сумел обнаружить, — это очередной дурацкий курьез, даже не совсем понятный.

Он забрался в самую глубь замка и курсировал на нижних уровнях, пытаясь отыскать либо заветную дверь, либо маленького прислужника, который тогда застал его в комнате (ему все еще снились эти чужие коричневые руки, это синее небо, прорезанное белым следом, это солнце!), и услышал где-то вдали однообразный стук, доносившийся из паутины туннелей и коридоров.

Квисс побрел на стук и пришел туда, где в коридорах и нишах толстым слоем лежала мелкая серая пыль, даже воздух был серым. Плиты пола ритмично подрагивали в такт ударам. Квисс спустился по стертым широким ступеням в поперечный коридор и расчихался.

Низкорослое рабочее существо в серых сапогах и без капюшона семенило по широкому коридору, к которому привели ступени. При виде Квисса оно остановилось.

— Помощь не требуется? — пропищало оно. Голос был тонким и пронзительным, но, по крайней мере, беззлобным. Квисс поспешил этим воспользоваться.

— Пожалуй, — сказал он, прикрывая рот и нос от пыли краем шкуры. Глаза нещадно слезились. Стук раздавался совсем близко, из-за большой двустворчатой двери немного дальше по коридору. — Объясни, что это за шум? Откуда столько пыли?

Существо молча посмотрело на него, а потом сказало:

— Иди за мной, — и направилось в сторону двустворчатой двери.

Квисс последовал за ним. Створки двери были сделаны из пластика, с прозрачными врезками примерно на уровне человеческого лица. На одной створке красовался большой знак: «В». Его форма, как показалось Квиссу, включала изображения молодого

полумесяца. На другой створке, справа, был другой знак: «Ц». Существо проскользнуло за дверь в облаке пыли. Кашляя и еще плотнее прикрывая рот краем шкуры, Квисс открыл одну створку и заглянул внутрь.

Его взору открылся какой-то зал, больше похожий на пещеру. В серой дымке сновало великое множество служек. Присмотревшись, Квисс разглядел конвейеры, подъемные краны, желоба, ковши и тачки и вдобавок железную дорогу-узкоколейку, похожую на ту, которую он видел в кухнях замка. Пещера ходила ходуном, в ней стоял невероятный грохот, стук и скрежет. Этот шум исходил от гигантского агрегата, установленного в центре. Агрегат включал в себя металлические столбы толщиной в человеческий торс, мотки проволоки и кабеля, а также клеть с ездящей вверх-вниз заслонкой из металлической сетки.

В центре агрегата в такт ударам поблескивало нечто массивное. Сверху то поднимался, то опускался — тоже в такт ударам — серебристый металлический цилиндр. С одной стороны в агрегат подавались странного вида блоки или скульптуры, а с другой стороны вылетала пыль. Пыль и камни. Камни тут же поступали на конвейер, доставлявший их к огромным чанам, которые Квисс различал уже с большим трудом. Вероятно, пыль должна была уходить через вытяжные устройства на потолке (опять же похожие на кухонные), но большая часть ее оседала прямо в зале. Квисс видел — вглядываясь сквозь пыльную завесу, — что вокруг чанов и опор конвейера намело пыльные сугробы. Кое-где коротышки в серых сапогах сгребали пыль лопатами в тачки или маленькие вагонетки. Другие отвозили заполненные тачки вверх по опасно узким мосткам и сходням к жерлам огромных чанов и сваливали туда пыль, изрядная доля которой тут же вылетала назад.

Насколько Квисс мог видеть сквозь пыльный туман, большие черпаки доставали из чанов какое-то серое вязкое месиво и заливали его в установленные на конвейере формы, которые тут же исчезали в недрах длинных шипящих машин; когда формы выезжали из дальнего выхода, они вываливали наружу готовые серые изделия, которые рабочая сила тут же грузила в тачки и везла на другой конвейер, откуда они попадали в центральный агрегат...