Читать книгу "Рефлекс змеи - Дик Фрэнсис"

— Это так странно.

В углу стоял телевизор, по которому шла программа с какими-то “говорящими головами”, и Клэр выключила его.

— Если вы смотрите, то не надо, — сказал я.

— Да просто очередная лекция против наркотиков. Все эти разглагольствующие так называемые эксперты. Как насчет выпить? Чего бы вы хотели? Тут есть кое-какое вино... — Она вынула открытую бутылку белого бургундского, так что мы остановились на ней.

— Какой-то напыщенный тип тут говорил, — сказала она, разливая вино, — что одна из пяти женщин принимает транквилизаторы, а среди мужчин — только один из десяти. Намекает, что бедняжки настолько не приспособлены к жизни, эти хрупкие лапочки! — Она протянула мне бокал. — Прямо смешно.

— Неужели?

Она усмехнулась.

— Полагаю, что этим докторам, что раздают рекомендации, не приходит в голову, что эти хрупкие существа подмешивают эти транквилизаторы в обед мужьям, когда те приходят с работы.

Я рассмеялся.

— Да, — сказала она. — Те, кто замужем за грубыми ублюдками, что бьют их, и те, что не любят слишком много секса... они подмешивают милый безвкусный порошочек этим хамам в мясо с двойным овощным гарниром и спокойно живут.

— Это блестящая теория.

— Это факт, — сказала она.

Мы сидели в бархатных синих креслах и потягивали холодное вино. Она была в шелковой алой рубашке и черных брюках, ярким пятном выделяясь на фоне приглушенных цветов комнаты. Девушка, рожденная делать позитивные заявления. Девушка решительная, уверенная и полная внутренней силы. Вовсе не похожа на мягких нетребовательных девушек, которых я иногда приводил к себе домой.

— Я видела, как вы скакали в субботу, — сказала она. — По телевизору.

— Я не думал, что вас это интересует.

— Конечно, интересует, раз уж я увидела ваши снимки. — Она отпила глоток. — И все же вы рискуете.

— Не всегда так, как в субботу.

Она спросила, почему нет, и, к собственному удивлению, я рассказал ей.

— Господи, — возмущенно сказали она, — это же несправедливо.

— Жизнь вообще штука несправедливая. Слишком тяжелая.

— Мрачная же у вас философия.

— Не совсем так. Принимайте все как есть, но надейтесь на лучшее.

Она покачала головой.

— Я уж лучше поищу лучшего. — Она отпила вина и сказала: — Что случится, если вы на самом деле разобьетесь во время одного из таких падений?

— Выругаюсь.

— Да нет, дурачок. Я имею в виду вашу жизнь.

— Поправлюсь как можно скорее и снова сяду в седло. Когда ты не в седле, твои заезды достаются другим жокеям.

— Очень мило, — сказала она. — А что, если вы слишком сильно разобьетесь и не поправитесь?

— Будут проблемы. Нет скачек, нет доходов. Начинаешь подумывать о том, чтобы встать на прикол.

— А если вы разобьетесь насмерть?

— Да ничего особенного, — сказал я.

— Это несерьезно, — обиделась она.

— Конечно, нет.

Она внимательно посмотрела мне в лицо.

— Я не привыкла общаться с людьми, которые походя рискуют своей жизнью семь дней в неделю.

— Риск меньше, чем вы думаете, — улыбнулся я. — Но, если уж на самом деле не повезет, на это есть Фонд пострадавших жокеев.

— Что это такое?

— Благотворительное общество скаковой индустрии. Оно помогает вдовам и сиротам погибших жокеев и выжившим сильно покалеченным жокеям, а также обеспечивает, чтобы в пожилом возрасте никто не умер оттого, что ему не хватило угля на отопление.

— Это неплохо.

Чуть позже мы пошли и поужинали в маленьком ресторанчике, явно отделанном под французскую деревенскую кухню — с выскобленными широкими столами, тростником на полу и оплывшими свечами в бутылках. Еда оказалась такой же подделкой, как и остальное, поскольку и близко не лежала с настоящим тушенным на огне в котелке мясом. Однако Клэр не придавала этому значения, и мы съели приготовленную в микроволновке телятину в белом соусе, стараясь не вспоминать о французских подливах, поскольку она тоже часто бывала во Франции, но не на скачках, а в отпуске.

— Вы скачете во Франции?

— После Рождества, если здесь подмораживает, всегда есть возможность выступить в Кан-сюр-Мер. Это на южном побережье.

— Звучит замечательно.

— Пока еще зима. И еще есть работа. Однако да, неплохо.

Она вернулась к фотографиям и сказала, что хотела бы еще раз приехать в Ламборн и просмотреть папку с “Жизнью жокея”.

— Не беспокойтесь, если захотите передумать, — сказал я.

— Конечно, я не передумаю! — Она в тревоге посмотрела на меня. — Вы ведь никому еще их не продали? Вы сказали, что не продадите.

— И не продал.

— Тогда что?

Я рассказал ей о “Коне и Псе”, о Лэнсе Киншипе и о том, как странно мне показалось, что всем им вдруг захотелось купить мои работы.

— Я думаю, — рассудительно сказала она, — что Земля вращается. — Она доела телятину и выпрямилась. Лицо ее было серьезно и задумчиво. — Вам нужен агент.

Я объяснил ей, что мне все равно нужно найти агента для Мэри Миллес, но она отмахнулась.

— Я имею в виду не какого-то агента, — сказала она. — Я имею в виду себя.

Я прямо обалдел. Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Ну? — сказала она. — Что делает агент? Он знает рынок и продает товар. Ваш товар будет продаваться... очевидно. Потому я быстренько разведаю тот рынок, который я еще не знаю. В смысле, спортивный. И если я выбью для вас заказ на иллюстрации для других книг... любой тематики... вы их сделаете?

— Да, но...

— Никаких “но”, — сказала она. — Незачем брать рекорды, если никто этого не видит.

— Но фотографов же тысячи?

— Почему вы такой пораженец? — спросила она. — Всегда найдется место для еще одного.

Свеча высвечивала ее упрямое лицо, бросая абрикосовые блики на щеки и подбородок. Серые ее глаза решительно смотрели в будущее, которого я до сих пор боялся. Я подумал, что она скажет, если я заявлю, что хочу ее поцеловать в то время, когда она думает явно о более насущных вещах.

— Я могла бы попробовать, — убедительно сказала она. — Я хотела бы. Вы мне позволите? Если я не подойду, ну что же, я смирюсь с этим.

Она тебя втянет в переделку, сказала мне Саманта.

Принимай все как есть, но надейся на лучшее.

Я вернулся к моей старой философии и сказал “ладно”, а она ответила “замечательно”, на самом деле так и думая, а потом, когда я довез ее до дома и поцеловал, она и тогда не протестовала.