Читать книгу "Дьявольская королева - Джинн Калогридис"

Мадам Гонди перекрестилась.

— Ваше высочество, мне так жаль, что именно я сообщаю вам это. Ваш дядя, его святейшество…

Я была потрясена, однако не заплакала. Любому верующему тяжко принять весть о смерти Папы, к тому же он был моим родственником. Но я все еще обижалась на него за то, что на роль правителя Флоренции он выбрал своего незаконнорожденного сына Алессандро.

Как только шок прошел, мне стало не по себе: Климент умер, заплатив лишь половину моего приданого, и его обещание военной помощи королю Франциску не было исполнено. В часовне я молилась, чтобы его наследник стал другом мне и Франции, но Бог никогда меня не слышал.

Через семь дней после кончины Климента Луна поднялась вместе с Дженахом. В сорок три минуты после полуночи я пробралась в свой кабинет без окон и открыла ключом потайное отделение.

Письменный стол я превратила в самодельный алтарь с кадилом в центре, перед которым положила рисунок с вороном. В кадиле я разожгла уголь, насыпала в пламя кипарисовую стружку и сухие листья чемерицы. Сразу появился ядовитый дым, из глаз моих потекли слезы. Я взяла шило и полированный оникс. На оборотной стороне камня, держа его в дыму и повторяя имя звезды, я вырезала символ Дженаха. Используя прекрасные щипцы Челлини, я поместила камень в кольцо и с силой вдавливала в золотые зубцы, пока оникс прочно не закрепился.

Все прошло непримечательно, без вмешательства потусторонних сил. Я повторила ритуал окуривания ладаном и призвания к Дженаху семи ночей, в сорок три минуты после полуночи. Раньше я беспокоилась, что не смогу встать в назначенное время, однако все получилось.

Через две недели Папой назначили Алессандро Фарнезе. Он взял имя Павел III. Если его избрание и причинило королю Франциску некоторое беспокойство, то его величество никак этого не показал и относился ко мне так же тепло, как прежде. В последний день октября, в канун Дня всех святых, мы вместе сидели за завтраком, оживленно говорили о произведениях Рабле и рассуждали, почему они еретические. Затем я отправилась в конюшню, собираясь прогуляться с королем и его «бандой». На душе у меня было легко.

Когда я приблизилась, то увидела, что дамы — за исключением Анны — торопятся назад, к дворцу, и лица их искажены страхом. Мари де Канапль отчаянно махала руками. Я не поняла, о чем она пытается меня предупредить.

В конюшне грумы загоняли испуганных лошадей в стойла. Возле входа находились три человека: коннетабль Монморанси, герцогиня д'Этамп и король. Герцогиня молчала, она была растеряна. Монморанси, величественный и неподвижный, смотрел в землю.

Король орал и рубил воздух хлыстом. Он ударил им одного из грумов, который управлялся не так быстро, как хотелось королю. Парень вскрикнул и отскочил.

Я остановилась поблизости. Герцогиня широко раскрыла глаза и попыталась жестом отогнать меня.

— Ничего! — вопил король, брызгая слюной.

Он снова рассек воздух хлыстом, потом стал колотить им землю. Полетела сбитая трава.

— Она ничего мне не принесла! Ничего! Явилась голая, эта девчонка!

Я отпрянула. Франциск заметил это движение и стал на меня наступать, в его интонациях слышалась угроза.

— Совершенно голая, понимаете? — У него сорвался голос. — Голая.

Я все поняла. Низко поклонившись, я повернулась и зашагала обратно, стараясь изо всех сил не терять достоинства.

Мезальянс. Французы употребляют это слово, имея в виду неравный брак. Это слово было у всех на устах — у придворных, у слуг, хотя никто не осмеливался произнести его при мне.

Французы меня терпели, но никогда не любили. Я была для них необходимым злом — простолюдинкой, которая дала обещание, но не сдержала его. Не принесла золота обанкротившейся нации, не дала солдат, чтобы мечта Франциска завоевать Италию исполнилась. Так легко было отставить меня в сторону, ведь ребенка я еще не родила.

Мадам Гонди, моя усердная шпионка, открыла теперь правду: французы любили Флоренцию за ее искусство, за чудесные ткани, за литературу, но в то же время и ненавидели. Они считали нас людьми, готовыми воткнуть нож в спину, арестантами, унаследовавшими склонность к убийствам. Мы были опасны даже для собственных семей и друзей. Большинство придворных желали моего отъезда. До моего появления они клялись, что скорее сломают себе колени, чем станут приседать перед ребенком иностранных торговцев.

Но я страстно любила Генриха. Во Франции я вела жизнь, которая меня полностью устраивала, и другой жизни для себя не хотела, особенно когда Флоренция больше мне не принадлежала.

На следующее утро я показалась на мессе вместе с королем, потом разделила с ним завтрак, а днем, высоко подняв голову, пошла в королевскую конюшню.

Там уже были король Франциск, тоненькая элегантная герцогиня и пухленькая Мари де Канапль. Они мне улыбались, но лишь из вежливости. Я снова сделалась неудобной.

Вскоре кольцо Генриха с талисманом было готово. Я решила подарить его вечером, когда мы будем вдвоем в моей спальне. Генрих поднялся с постели и натянул трико. Я сидела на кровати, все еще нагая. Распущенные волосы спускались до талии.

Прежде чем он взялся за колокольчик, собираясь вызвать слугу, я сказала:

— У меня есть для тебя подарок.

Он слегка улыбнулся и с любопытством взглянул на меня. Я быстро прошла к шкафу, вынула бархатную коробочку и протянула мужу.

Его улыбка сделалась шире, лицо стало радостным.

— Как это мило!

Генрих открыл коробочку и вынул талисман, завернутый в алый бархат.

— Кольцо, — пробормотал он.

Лицо его выразило сдержанное удовольствие, но между бровями появилась легкая складка. Кольцо было очень простое — золотое, с маленьким ониксом. Такое украшение больше подходило торговцу, чем принцу.

— Красивое. Спасибо, Катрин.

— Ты должен постоянно его носить, — заявила я. — Даже когда спишь. Обещай мне.

— Это кольцо должно напоминать о твоей преданности? — уточнил он.

Я не стала кокетливо улыбаться, не стала его дразнить, как следовало бы, я просто молчала.

На его лицо легла тень.

— Это какая-то магия?

— В нем нет ничего плохого, — быстро заверила я. — Кольцо принесет лишь удачу.

Генрих поднес кольцо к лампе. В его глазах я заметила подозрение.

— Для чего оно?

— Это оберег, — пояснила я.

— А как оно было сделано?

— Я сделала его сама и могу поклясться: в нем нет никакого зла. Я воспользовалась силой звезды. Ты же знаешь, как я люблю изучать звездное небо.

Уголок его рта изогнулся в скептической усмешке.

— Катрин, ты не думаешь, что это суеверие?