Читать книгу "Портрет миссис Шарбук - Джеффри Форд"

— Горен, — сказал Шенц, — познакомься, это Пьямбо, я тебе о нем говорил.

— А, художник, — сказал Горен, пожимая руку и мне.

— А вы, значит, Человек с Экватора.

Он кивнул.

— И с какой же части экватора вы родом?

— С Бруклинской.

— Я тоже там вырос. Там есть такие экзотические места — Мадагаскару не уступят.

— Не могу с вами не согласиться, — усмехнулся он. — Идемте, мы можем поговорить в лавке.

Сигарета Шенца все еще оказывала действие, но теперь я испытывал ощущение усталой удовлетворенности. Я полагал, что оптические иллюзии, свидетелем которых я был в течение нашей поездки, прошли, но когда мы выходили из залитой светом комнаты с растениями, я повернулся, чтобы бросить взгляд на улицу, и тут в обрамлении длинной стеклянной панели увидел падающие пожухлые листья — точная копия ширмы миссис Шарбук. Как только я узнал этот рисунок, листья замерли на добрых две секунды, а потом продолжили падать на землю. Я тряхнул головой и последовал за Гореном и Шенцем назад в тусклую пещеру гомеопата.

Горен сел за низенький столик в дальнем углу лавочки. Рядом стояли два стула — очевидно, сюда заглядывали поболтать. Мы с Шенцем сели, и когда все устроились, прилетела сова и взгромоздилась на большой глобус, венчавший невысокую колонну.

Человек с Экватора начал с того, что вкратце рассказал мне о своих достижениях — видимо, для того, чтобы слова его звучали более веско. Итак, он получил медицинское образование в Пенсильванском университете. С юности он был склонен к бродяжничеству и независимости. Став врачом, он и мысли не допускал о том, чтобы обосноваться где-нибудь, а отправился путешествовать по миру. Ему не нужны были проторенные пути, он устремлялся в неизведанные, глухие места, где знакомился с лечебными приемами шаманов и колдунов, которые готовили удивительные снадобья. Вернувшись к благам цивилизации, он привез с собой собранные в путешествиях эликсиры и занялся поиском и изучением древних текстов, чтобы пополнять свою коллекцию. Рассказ этот был приправлен кое-какими сведениями, почерпнутыми у герметиков и философов-трансценденталистов. Для меня они звучали чистой тарабарщиной, и даже сова, слушая все это, выкатила глаза.

— И вот, — заключил Горен, — наш общий друг Шенц по какой-то причине полагает, будто я смогу вызвать у вас такой строй мыслей, что вы сумеете успешно выполнить ваш заказ.

— И вы сможете это сделать?

— Позвольте мне начать с того, что все предприятие представляется мне очаровательно абсурдным.

В прошлом я нередко считал чрезвычайно полезным размышлять над тем, что представляется невозможным. Такие размышления позволяют добиться довольно многого. Человек оказывается перед кирпичной стеной, и вот первое, что ему приходит в голову: «Как же я переберусь через эту стену?» Но вы должны изменить свой образ мышления. Сосредоточиться на существовании кирпичной стены. Изучить кирпичную стену до такой степени, чтобы ваше неверие в свои силы исчезло, а стена предстала перед вами как нечто восхитительное. Короче говоря, вы должны стать кирпичной стеной.

— Что ж, я в данный момент перед лицом этой проблемы столь же неподвижен, как и кирпичная стена.

— И еще он всегда был таким же туповатым, как кирпичная стена, — добавил Шенц.

Горен не улыбнулся.

— Вы видите эту картинку за моей спиной? — спросил он, указывая на страницу, вырванную из книги и прибитую к стене гвоздем.

На ней был изображен кружок, занятый поровну черным и белым. Граница между ними не проходила через центр круга — она была изогнутой, но достаточно четкой. В каждой из частей был небольшой кружок противоположного цвета.

— Это инь и ян, — сказал Горен. — Знаете, что они означают?

Я отрицательно покачал головой.

— Это древние китайские символы, описывающие солнце и луну. Фундаментальная концепция вселенной. Но они еще имеют отношение и к человеческим драмам. Белое и черное — это противоборствующие силы, из которых слагается вселенная. Они постоянно двигаются, меняются, влияют друг на друга. Эти действия и составляют суть бытия. Свет и тьма, добро и зло, да и нет, мужчина и женщина, твердое и мягкое, знание и невежество. Вы понимаете?

— Своего рода двойняшки, — сказал Шенц, — но в то же время и противоположности.

— Там, где они пребывают в равновесии, — здоровье, взаимопонимание, творческий потенциал. Отсюда всеобщее стремление расположиться на экваторе. Когда же равновесие нарушается, наступают болезни и хаос.

— Равновесие между моими инь и ян нарушено, — признался я.

— А теперь обратите внимание вот на это, — Горен провел пальцем по границе между инь и ян. — Представьте, что это — атом, мельчайшая частица вещества. Каждый атом — это вселенная в миниатюре, точно так же и человек, словно бог, вмещает в своем мозгу всю бесконечность вселенной. Соотнесите малый объем вашего мозга с бескрайним океаном. Ведь ваш мозг в единой мысли может представить себе беспредельность этого простора воды, но в нем еще останется место для Парфенона, для всего Нью-Йорка, для пирамид и еще много для чего. Как сказала Эмили Дикинсон[51]: «Наш мозг небес пошире». Эта концепция — ровесник самых ранних известных нам философских учений. Ее можно найти в Ригведе и в даосизме, в учениях Будды, Пифагора, Платона, Аверроэса[52], Джордано Бруно, Эмерсона и моего личного друга Уолта Уитмена[53].

Сова решила, что с нее хватит, и поднялась в воздух.

— Вы понимаете, что я говорю? — спросил Горен.

— Нет, — прошептал я, снова чувствуя себя школьником, которого заставляют расшифровывать диковинные знаки.

— Вы, Пьямбо, владеете всеми этими знаниями о вселенной, так же как Шенц или я. Портрет миссис Шарбук уже существует внутри вас. Вспомните, как это с вами бывает, когда вы пишете не на заказ, а для себя. Вы ведь не наносите каждый очередной мазок так, словно кладете кирпичи в ту стену, о которой мы говорили чуть раньше. Каждое ваше движение лишь раскрывает то, что уже существует в вашем сердце. Кажется, Микеланджело говорил о том, что для создания статуи нужно только удалить из камня все лишнее. Он выбирал мраморные глыбы для тех человеческих форм, которые, как он понимал, уже в них содержались.

— Мне это знакомо, — сказал я. — Но как же раскрыть облик миссис Шарбук? Вы ее не знаете. Она женщина почти неуловимая.