Читать книгу "Отгадай или умри - Григорий Симанович"

Глава 7

«За зубцами»

Это был шок. Юлии Павловне понадобились отчаянные усилия воли и остатки здравомыслия, чтобы не потерять сознание. Едва придя в себя, она вдруг поняла, что пришла благая весть: он жив. Ее Фима жив. Столько лет вместе, столько лет счастливого и почти безмятежного брака, скрепленного удивительно долго не иссякавшей физической и не ослабевавшей духовной тягой друг к другу, воспитанием любимого мальчика, а в последние годы – взаимной нежной заботой и неизбывной жаждой поделиться всем, что хоть в какой-то мере волнует, занимает мысли, соотносится с будущим благополучием. Леня Бошкер, ближайший друг семьи, метко прозвал их «старосоветские помещики». И действительно, если не считать редких Фиминых срывов на нервной почве, что-то было трогательное в их отношениях, напоминающее о патриархальных гоголевских персонажах.

Так, действовать, надо действовать! Юлия Павловна метнулась на кухню, где в старом тайничке за массивной ножкой гарнитура припрятана была – на всякий случай! – записная книжка. Туда она занесла телефон этого юного оперативника, который столь заинтересованно и рисково доискивался истины в надежде найти Фиму и разобраться в происходящем. Негнущимися пальцами она не без труда набрала номер. Услышала знакомый голос. Называть его по имени не стала, помня предостережения.

– Это я. Был звонок от него. Он жив. Он у него в плену. Какой-то бункер… Говорит, что хотят убить. Подтвердил ваше открытие. Сказал, что все дело в нем, в этом авторе.

– Что еще?

– Больше ничего. Лихорадочно говорил, с большим волнением в голосе, торопливо. Словно кто-то сейчас войдет и прервет… Умоляю, спасите его! Мне больше некого просить. Я боюсь поднимать шум, а то они убьют его еще быстрее.

– Это точно. Возьмите себя в руки, больше никуда не звоните, мы поможем. Никуда не выходить. Никому не открывать. Все будет хорошо.

Отключив связь, Вадик Мариничев пару минут пытался осмыслить произошедшее. Но плюнул, решил не терять времени. Он уже двое суток пребывал в изоляции и полнейшей праздности в весьма комфортабельном номере то ли гостиницы, то ли резиденции для гостей в здании «за зубцами», то есть где-то на территории Кремля. Бытовые условия и кормежка, доставляемая официантом непосредственно в комнату, а также большой телевизор, бар с дорогущим коньяком и французским вином солидной выдержки, а также со вкусом подобранная библиотека располагали к продолжению такой жизни вплоть до естественного ее завершения.

Он отоспался и вкусил яств. Но расслабиться полностью так и не смог: проклятое дело Фогеля, бурные события вокруг него, расшифрованные и все еще загадочные, не давали покоя мозгу и время от времени бередили нервы. Он поднял трубку внутреннего телефона. Тотчас вошел сотрудник в безупречном сером костюме, под пиджаком угадывались накачанные мышцы атлета. Это был Олег, один из двоих охранников, которым поручили заботу о ценном госте. Вадим попросил срочной встречи с Кротовым. Через три минуты Олег вошел снова, предложил взять трубку телефона внутренней связи. Вадик доложил о звонке Юлии Павловны. Кротов взял паузу секунд на десять. Потом попросил передать трубку Олегу. Закончив разговор коротким «понял!», Олег предложил следовать за ним. Они прошли коротким коридором и на лифте спустились, судя по номеру на кнопке, на третий цокольный этаж. Дальше путь пролегал по замысловатым коридорам и переходам. То и дело из-за угла или ниши в стене появлялись безупречно одетые люди спортивного телосложения и проверяли у них документы, хотя, судя по некоторым признакам, Олега знали как облупленного.

В конце концов они оказались возле двери с табличкой «М. М. Кротов». Хозяин поджидал их у входа. Дальше роль проводника он взял на себя. Они снова дошли до лифта, уже другого. Кротов извинился и попросил Мариничева натянуть на глаза черную шапочку, которую достал из кармана. Взяв под руку «ослепшего» Вадима, Кротов ввел его в кабину. Вадик догадался, куда они держат путь. Это было несложно. Они проехали этажей шесть наверх, еще минут пять-семь шли по коридорам, сделав, как по профессиональной привычке подсчитал Вадим, три поворота налево, и, после короткой остановки и в приказном тоне произнесенного Кротовым «доложи!», проводник снял с него шапочку. Вадим на секунду зажмурился от резанувшего света и вскоре переступил порог кабинета вслед за Кротовым.

Это был огромный кабинет. Мариничев увидел того, кого, собственно, и ожидал увидеть. И почему-то не испытал ни малейшей робости: не к престолу же Господнему привели и не карать вознамерились – проблемы решать… Правда, совершенно непонятно, при чем здесь он, рядовой оперативник…

Президент подошел, протянул руку. В жизни он был еще симпатичней и привлекательней, чем на портретах. Выразительные голубые глаза, форма лица и узкий разрез губ придавали ему сходство со знаменитым в прошлом американским актером Полом Ньюменом, который очень понравился и запомнился Вадику с отроческих лет – по телевизору показывали фильм «Афера» с его участием. Хозяин кабинета пригласил присесть, вполне радушно улыбнулся, предложив чай или кофе. Вадим выбрал кофе. Президент распорядился по интерфону и, усевшись на свое место, молча уставился на Мариничева. У того появилось настойчивое, рефлекторное желание встать и вытянуться по стойке смирно, однако он сумел выдержать взгляд и повести себя в той неформальной манере, к которой расположили улыбка и протянутая рука первого человека страны.

– Через десять минут сюда придет, точнее – приедет еще один участник нашего совещания в узком кругу, – прервал молчание президент. – А пока один только вопрос: что побудило вас нарушить распоряжение вашего начальства и продолжить следствие на свой страх и риск? Только, пожалуйста, откровенно.

На секунду задумавшись, как обратиться, Вадим ответил:

– Господин президент, во всем виноват мой характер, врожденное упрямство. Ну и, простите за высокий стиль, честь мундира для меня не пустой звук.

– И честь ведомства, в котором служите, надо полагать? – усмехнулся президент и добавил: – Недоговариваете, молодой человек. Азарт сыщика вас подтолкнул. Нормально, хотя дисциплину неплохо бы соблюдать.

В этот момент открылась дверь, и вслед за секретарем в кабинет медленно, держа неестественно прямо спину и голову («швабру проглотил»), вошел собственной персоной Алексей Анисимович Тополянский. Вадик обалдел. На минуту ему показалось, что это сон: президент, шеф только что с больничной койки, кремлевский кабинет, почти мифологический Кротов – тень президента – и он, простой опер Вадик, среди участников этого синклита.

Президент так же радушно поприветствовал Тополянского и призвал не терять времени.

– Господа! Я не намерен повторять ничего из того, что вы и так знаете. Только вы, присутствующие здесь, посвящены в детали и нюансы. Я доверяю вам полностью. Все владеют примерно одинаковым объемом информации по известному вам делу. И все, как я понимаю, в равной мере потрясены произволом и насилием, которые допустил известный вам государственный деятель по отношению к обыкновенному, ни в чем не повинному человеку, а также, что является полной загадкой, по отношению еще к целому кругу лиц, зачем-то вовлеченных в масштабную провокацию и попросту убитых. Зверски убитых. Я не готов вдаваться в анализ политической диспозиции, свидетелем и, в определенной мере, жертвой которой является сегодня наше демократическое общество. Каждый из вас волен сам судить и делать выводы. Я для себя выводы сделал. Я как президент не могу далее допускать двоевластия в стране, избравшей меня на высший пост. Я пошел на компромисс во имя социального мира. Но это конкретное дело положило конец моему терпению. Это не первый известный мне пример произвола с применением террористических методов. Я не считаю себя ангелом. Я сторонник жесткого правления и, если необходимо, силовых мер, обеспечивающих интенсивное развитие рыночной экономики и дисциплины в обществе. Но у Федора Захаровича, простите за непарламентское выражение, просто съехала крыша. Он опьянен властью и, как я теперь отчетливо понимаю, преследует цели, далекие от интересов государства и граничащие с заговором против президента и Конституции. Однако я отдаю себе отчет, какими мощными силовыми возможностями он располагает. Риск крайне велик. Я готов отдать приказ об аресте Мудрика только в том случае, если этот конкретный несчастный кроссвордист жив и сможет свидетельствовать о чудовищном произволе. Есть и другие жертвы и свидетели, они присовокупятся, но мне нужен этот Фогель как вопиющий, самоочевидный пример не просто произвола, а натурального варварства по отношению к безвинным людям. Это тот случай, когда не понадобится много времени, чтобы учинять долгое следствие. Этот пример вопиет, рвется на страницы газет, на экраны телевидения, на ленты зарубежных агентств. Это позор страны, но нет другого способа – надо вскрыть нарыв. И теперь – главный тактический, он же стратегический вопрос: жив ли этот Ефим Романович Фогель? Вам известно о его звонке на мобильный телефон жены, вы знаете дословно, что он сказал или успел сказать. Мои люди подтверждают: сигнал поступил час назад с абсолютно закрытого номера, абонент не вычисляется в принципе. Далее умолкаю. Ваши суждения…