Читать книгу "Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш"

Лада замолчала. Она часто думала о том, как бы прожила свою жизнь повторно, если бы выпало такое. Наверное, прежде всего, по-другому воспитывала бы сына. Дала бы ему возможность самому решать все вопросы. Может быть, тогда никто не смог бы уговорить его «только разик попробовать». Наверное, дала бы ему больше любви, так как много ее не бывает. Наоборот, ее всегда не хватает. «Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям…», потому что всегда кажется, что своим еще успеешь дать.

И не успеваешь…

– Ма, а когда я буду тебе долги отдавать?.. – Лада услышала в тишине, как Димка сглотнул с волнением. – Мне ведь пока что и отдавать нечем… Впрочем…

Димка выкатил из костра две оставшиеся от ужина картофелины, раздул подернутые седым пеплом угли, сунул в них кусок старой пожелтевшей газеты, по которой тут же побежали сине-желтые языки пламени. Затем сломал веточку, которой поправляли костер, и бросил ее в занимающийся огонь.

Он порылся в боковом кармане рюкзака, откуда-то из-под подкладки достал пакет – Лада сразу догадалась обо всем.

– Ма, я хочу, чтоб как у тебя в детстве… Ты говорила, что в этот костер вы бросали бумажки с записанными на них мечтами. Я не буду ничего писать. Я просто хочу, чтоб горело все синим пламенем.

Он бросил пакет в костер. Лопнул тонкий полиэтилен, словно слезла шкурка с обгоревшей на солнце спины, затрещал в огне невидимый порошок, оплавилась от жара трубочка тонкого инсулинового шприца.

Лада смотрела на огонь, в котором горел наркоманский набор. Она не знала, как к этому относиться. Сказать, что ее обуяла радость, – вряд ли. Можно ведь и тонну порошка спалить – что это даст? Вот Вероничка как-то рассказывала ей, как наркоконтроль устраивал для журналистов показательные «выступления»: в одной из городских кочегарок уничтожали наркотики – несколько килограммов «травы», героина и ампул с таблетками. И что? И ничего!

Ну, кто-то потерял несколько тысяч долларов, а кто-то, может быть, и голову. Только голова барыги – товар недорогой, так, расходник! На место одного безголового придут три новых, которые принесут кому-то уже не несколько тысяч, а миллионы долларов.

А наркоты новой привезут еще. Еще больше в разы! Потребителей, пока они способны перебирать ногами, без зелья не оставят, позаботятся о жаждущих и страждущих. Лишь бы у них были деньги заплатить за «лекарство».

Половина питерских особняков в пригородах построена на наркоманские деньги. А сколько еще будет построено…

– Дим, ты должен понимать, что наркотики всегда будут присутствовать в нашей жизни. Они рядом. И их очень много. Надо научиться жить рядом с ними, научиться проходить мимо них, уметь отказываться, уметь отказывать себе…

– Ма, да я все понимаю. Может, это по-детски, наивно, но для меня в этот раз это было… Как бы тебе сказать, чтоб понятно стало?..

Димка с собой на юг, конечно, взял все, что надо. Во-первых, раз уж было, то почему не взять! Во-вторых, для Димки это было как НЗ, как валидол для сердечника: не пригодится – хорошо, а нужно будет – не придется бегать по аптекам с протянутой рукой.

Как-то он не подумал о том, что им придется пересекать границу, а там есть специально натасканные на наркоту четвероногие пограничники! Но на его счастье, собачки, наверное, обедали в тот час, когда они заполняли необходимые документы и предъявляли для досмотра автомобиль. Но все равно Димка пережил очень неприятные минуты и думал, что если пронесет, если он проскочит, то…

Сколько раз он давал себе слово, говорил «если да, то…», но все было как в анекдоте: и падал-то три секунды, а сколько всякой ерунды в голове пронеслось!

Лада подозревала, конечно, что Димка прихватил с собой что-то на юг. В один из дней, когда они уже жили в сарае со сливовой веткой, Лада заметила излишнюю суету и спросила Димку прямо в лоб:

– Ты что, через границу что-то протащил?

Димка вспыхнул и ответил ей грубо:

– Ты в своем уме?! И вообще, что тебе все мерещится?! Знаешь ли ты, что такие мысли плохие как раз и ведут к плохому?!

Это красноречие выдавало его с потрохами. Когда не в чем оправдываться, слова находятся другие. Добрые. И спокойные.

Лада до вечера пролежала в этом убогом сарае, лежала и плакала. Димка ушел, сильно хлопнув дверью, наплевав на нее сто раз. Он бросил ей на прощание, что завтра уедет домой, на поезде, а она пусть проводит отпуск одна!

Ему плевать было на то, что она устроила этот крымский отдых для него, отдавая долги…

А в соседнем дворе дотемна распевались в караоке отдыхающие, пьяные от солнца, моря и крымского вина. Счастливые… Если б еще они орали не так громко, и чаще попадали бы в ноты, и репертуар бы им другой… Господи! Ну за что это караоке?! И за что дети, которые могут наступить на мать, как на лягушку, и не заметить – только грязь останется…

Под караоке и мысли о раздавленной лягушке Лада все-таки задремала и проснулась в кромешной темноте и тишине, когда щелкнула вдалеке калитка. Сквозь дырявую стену сарая она увидела, как серая тень скользнула вдоль забора.

Лада подняла голову от подушки. Знакомые легкие шаги, знакомое покашливание курильщика. Отдернулась тюлевая шторка на распахнутой двери сарая, и сын возник в дверном проеме.

– Прости меня, мама, – выдохнул.

И больше ничего не нужно было говорить.

Все можно понять и простить. Все можно исправить. Все. Кроме смерти.

Есть вещи поправимые. Можно исправить прогнившие отношения, вырезав из них то, что более для жизни не годится. Можно хлопнуть дверью и бежать к стучащей вдалеке колесами электричке, и вдруг затормозить, увидев синее небо и в нем облака, и сказать себе: ты что, с ума сошла?! Можно извиниться и без стыда просить прощения на коленях. Какой стыд, когда есть раскаяние?!

Еще проще купить новые брюки взамен тех, на которых образовалась дыра. Можно поступить в университет на будущий год, если в этом не повезло. Можно исправить все, кроме смерти. Только она непоправима. Только она уносит с собой тех, кого продолжаешь любить. И сделать с этим ничего нельзя. Сделать нужно до того, когда обратного хода уже не будет.

Лада оставила Димкин жест у костра без комментариев. Зачем слова? Их сказано было так много – правильных, умных, лечащих душу. Лада знала, как легко их затоптать, забросать другими – злыми, колкими, ранящими сердце.

Домой возвращались в кромешной темноте, и если бы не луна, светившая, словно прожектор на стройке, Лада с Димкой обязательно скатились бы с каменистой тропы в густые заросли колючей ежевики. На самом верху остановились, чтобы еще раз посмотреть на «Артек». В этот самый миг где-то внизу хрипло прокашлялся горн, попробовал легкие горнист, и потекло над побережьем, проникая через границы лагерей «Артека», знакомое и немного печальное: «День завершен, близится сон. Лес опустел, в тишину погружен. Ветер устал кипарисам шептать: «Спать, спать, спать…»