Читать книгу "Кайкен - Жан-Кристоф Гранже"

— С вами все в порядке, месье?

До него дошло, что он плачет. Видимо, клерк услышал из-за стены его всхлипы. Он вытер глаза и приказал себе собраться. Он обязан довести игру до конца. Минуло несколько секунд. Открывая дверь, он уже чувствовал себя в форме. Каскетка, черные очки, непроницаемое лицо. Клерк склонился над столом, забирая шкатулку. Он подождал, пока тот запрет «его» ячейку, и вынырнул на поверхность.

На улице его ослепило солнце. Он опаздывал, но все же решил пройтись пешком до Порт-де-Пантен. В этом районе Париж ничем не напоминал город света. Уродство на уродстве: обшарпанные разномастные дома, дешевые лавчонки, аляповатые вывески. Жалкая заманиловка для тощих кошельков. Но, как ни странно, посреди этой бедности и грязи он чувствовал себя вполне комфортно. Он и сам был выплавлен в этом адском тигле, вырос в этом первобытном бульоне.

Он вспомнил о лежащих в кармане перчатках, и эта мысль принесла смутное облегчение. Он уже не боялся, что его поймают. Напротив, его переполняла гордость за свою Миссию. Но решать, когда и где он откроется другим, будет только он сам, и больше никто.

Да, но как от них избавиться? Сделать это следует в особом месте. Священном месте. Перчатки имеют огромное значение. Не в качестве улики, а как своего рода сувенир, будящий в душе болезненное и сладостное воспоминание. Доказательство его трусости — как он удирал тогда через пустырь! — но одновременно и свидетельство столкновения с Врагом. Он вынес удары Охотника. Она же млела от них — ударов, которые были и объятьями.

Он махнул рукой проезжавшему мимо такси. Машина затормозила.

— В парк на холме Красной Шапочки.

— Где это?

— Сейчас прямо к Порт-де-Пантен, потом свернете на внешние бульвары. — Он раздраженно вздохнул. — Доедете до Алжирского бульвара, а дальше я покажу.

47

Он велел водителю остановиться возле фонтана на Индокитайском бульваре. Сквозь решетку виднелась скульптура обнаженной женщины с пышными формами; ее фигура возвышалась над спускавшимся уступами водоемом, в который падали струи влаги, образуя текучие террасы. Статуя казалась перенесенной сюда из дворца Шайо,[23]и не случайно: она была точной копией изваяния, экспонировавшегося на Всемирной выставке 1937 года.

Он расплатился с таксистом и двинулся вдоль решетки в поисках входа. В парке было безлюдно. Он шагал аллеями, засаженными деревьями редких пород: гингко, секвойями, гледичиями, плакучими софорами. В планировке парка ощущался монументальный стиль 1930-х годов: просторные площадки, симметричные линии, широкие лестницы. Порядок и строгость пейзажа благотворно подействовали на его нервозность. В самой организации пространства чудилось что-то нацистское или сталинское. Ему нравилось.

Он добрался до каменной Евы, от которой, несмотря на устрашающие размеры, веяло томностью. В глубине души он ощущал свое родство с женскими изваяниями той эпохи. Широкие плечи, маленькая грудь, тяжелые ноги — в примитивности этих форм, более характерных для Ассирии, чем для Древней Греции, он узнавал себя. Образцы подобного искусства навевали мысль о титанах, согласно эллинской космологии, убитых или изгнанных более близкими человечеству богами Олимпа.

Мальчишкой, во времена «воровской школы», он часто приходил сюда по средам, прихватив любимую книгу. Он буквально проглатывал миф за мифом, сам не понимая, что ищет оправдания собственному существованию. В приюте Жюля Геда он пережил настоящий ад. Его нещадно лупили, мочились ему в тарелку, насиловали. Но в памяти остались лишь одинокие вечера в этом парке. Тогда жизнь представлялась ему гранитным барельефом, отполированным веками.

Он стал копать глубже. Прочитал миф о Гермафродите, рожденном от брака Гермеса и Афродиты, — в него была влюблена нимфа Салмакида. Узнал об андрогинах — исчезнувшей разновидности человека, о которой в диалоге Платона «Пир» упоминает комедиограф Аристофан. О дочери царя лапифов Кениде — после того, как над ней надругались, она упросила богов сделать ее мужчиной. А потом он наткнулся на Феникса…

Он не сразу узнал себя в огненной птице. Понимание пришло позже, после второй операции и курса инъекций тестостерона. От каждого укола тело начинало гореть — он возрождался. Вот кто он такой — Феникс. Не мужчина и не женщина, вернее сказать, то и другое сразу. Ни на кого не похожее бессмертное существо. У этой птицы не было прародителя, не было признаков пола. Она порождала самое себя в пламени, служившем ей саваном и маткой одновременно. Вот и ему никто не нужен. Он сам по себе. В нем одном — целая Вселенная.

Он продолжал читать и находил в книгах все новые подтверждения своей правоты. Да, он — наследник не только древнегреческой красной птицы, возрождавшейся из пепла, но и египетского Феникса — гигантского орла с огненными перьями. А еще — Симург персидских мифов, Фэн-хуан китайской космологии, Громовая птица американских индейцев и птица Минка австралийских аборигенов. Эти хищные создания, рассеянные по разным уголкам мира, и составили его генеалогическое древо. На земле он воплощал римское могущество в образе легендарного двуполого и бессмертного орла. Позднее он появился и на средневековых заалтарных картинах и полотнах времен Возрождения, изображавших Христа.

Он оглянулся: вокруг никого. Встал на колени спиной к улице Марешо. Извлек из пакетов перчатки и опрокинул на них принесенный с собой флакон спирта. Зажигалка «Зиппо» довершила дело. Всего одна искра, и обе нитриловые кисти в тот же миг оказались во власти другой руки, пылающей жаром. Пара секунд, и от улик остались обугленные веревочки.

Он сжег листки с результатами анализов, закрыл глаза и прошептал молитву, обращенную к его божеству:

— Я родился под знаком отвращения и пренебрежения, вырос посреди оскорблений и гнусностей. Но, подобно Христу, я обратил свое убожество в величие. Страдание изменило меня и открыло мне глаза. Я един. Я есть огонь и мир. Смерть и спасение…

Он высыпал пепел в воду и поднялся. В этот самый миг на солнце набежала туча. Потемнело. Вокруг стало тихо, как перед грозой. Он больше не слышал ни звуков уличного движения, ни строительного шума на трамвайных путях. В голове раздавался нестройный хор голосов, напоминающий об античной трагедии. В воздухе словно было разлито электричество. Покалывало кончики пальцев.

Он бросил взгляд на часы: 13:00. В офисе начинается обеденный перерыв, но уже не успеть.

Он дернул плечом, отметая проблему как несущественную. Отныне уже ничто не имеет значения. Миг отмщения близок.

48

Выходя из лифта, Пассан увидел Фифи, который ждал в холле третьего этажа. В этой безликой обстановке он напоминал курьера, заблудившегося в коридорах страховой компании.

— Слышь, глянь-ка вот на это. — Панк протянул сложенную бумагу.