Читать книгу "Авианосцы адмирала Колчака - Анатолий Матвиенко"

— Куда смотрела жандармерия, Ваше Императорское Высочество? — нейтральным тоном спросил Колчак.

— Да смотрели, смотрели мы в оба! — досадливо ответил за князя граф Татищев. — Нету у бунтовщиков единого штаба. Как недовольства да волнения начались, треклятые Советы пошли баламутить народ.

— Выходит, ваша светлость, что Советы как главный бунтовской корень были у вас перед глазами, а вы не выкорчевали его загодя? — презрительно бросил Врангель. — На кой дьявол такая полиция с жандармерией? Ежели они не справляются с усмирением, пора выводить войска на улицы. Ваше Императорское Высочество, прошу полномочий. Введем танки в Питер, дадим пару залпов по баррикадам, чернь враз успокоится.

— Не торопитесь, барон, — осадил его Колчак. — Действовать нужно решительно, но с умом. Граф, в чем главные претензии стачечников?

— Политические уже. Долой самодержавие, конец войне, всеобщие, понимаете ли, выборы. Нелепица!

— Вы не поняли меня. Это не первопричины, а меры, которых требует толпа, подзуживаемая левацкими политиканами. Что вначале было?

Татищев чуть утратил пафоса.

— Ничего значительного. Перебои с хлебом, топливом, удлинение рабочего дня на заводах, где казенный военный заказ. Так война на дворе, понимание надобно.

Адмирал обернулся к Александру Михайловичу:

— Вот и корень проблем, великий князь. Война два с половиной года идет, нет ей конца и края. Англия за Каналом, Америка и вовсе за Атлантикой. Кто объяснил питерскому рабочему, что бойня в тысячах верст от России несет ему пользу? Ради чего он должен сидеть без хлеба?

Вопрос застал князя врасплох. Судя по недоумению в глазах, он вовсе не задумывался над тем, что народу вообще хоть что-то требуется разъяснять. Испокон веку высочайшего повеления хватало более чем в достаточной мере.

— А господа левые в Думе и в Советах, смею предположить, денно и нощно подстрекательством занимаются. Народ годами к бунту готовился, настроения созревали. Никогда не забуду, как я в Севастополе флот принимал. Верите ли, до германской войны каждый второй матрос или революционный был, или наслушавшийся бредней. Ваше Императорское Высочество, помните, как за первыми спусками «сикорских» на авиаматку смотрели с кормы «собачки»? Так в том экипаже один матрос готовился вас прикончить.

— Возмутительно! Но мы уклонились от предмета.

— Ничуть. Я к тому докладываю, что армия и флотские экипажи далеко не благонадежны.

— Ну, тут вы, милостивый государь, загнуть изволили, — покровительственно пророкотал Татищев.

— Рад бы ошибиться. — Колчак сдержал желание потереть разнывшееся от нервов колено. — Петр Николаевич, вы — национальный герой. А не посетить ли вам Ораниенбаумскую танковую бригаду и какую-нибудь расквартированную в городе часть? Вот и узнаем о солдатских настроениях из первых рук. Дозвольте, Ваше Императорское Высочество?

Великий князь дергано кивнул. Ему больше действий хотелось, нежели выяснений. На фронте проще — послал разведывательный аэроплан, и как на ладони видно, где и какой противник. Потом на карту вражьи войска нанести, сразу становится ясно, что предпринять. А здесь-то и линии фронта нет.

— А покуда предлагаю заслушать представителей думских фракций и Петросовета. Узнаем их требования и козыри. Тогда и поймем, куда дальше двигать.

Высокая резная дверь отворилась, в императорский кабинет грузно протопал НикНик.

— Александр Михайлович, докладывайте Государю. Лейб-гвардия рвется немедленно очистить город от смутьянов. Петропавловка и Шлиссельбург готовы принять хоть тыщу арестантов. Нельзя ни секунды терять!

Великий князь вдруг с невероятной отчетливостью понял, что наступила секунда выбора, от которого зависит судьба России. Он высочайшим повелением наделен полномочиями ввести военное положение и дать НикНику команду «фас». Лукавый предпринял сей демарш, чтобы подчеркнуть в очередной раз о неприятии верховенства Александра Михайловича и проявить готовность самому одолеть неприятность. Послушаться родственника, и он выведет гвардию на улицы без промедления. Или попробовать гибкость, приняв резоны Колчака.

Как часто бывает, на принятие решения повлияли случайные вещи, особого значения, казалось бы, не имеющие. Врангель и Колчак, жесткие, подтянутые, свежеопаленные войной, стояли посреди залы, окруженные кабинетными генералами. Флотоводец начисто выбрит, у танкиста только короткие усы торчком. Питерские же как один — заросшие лицом, бакенбарды с плеч перетекают на грудь, превращаясь в бороды-веники, оттеняющие брюшко. Мужчину генералом делают не эполеты и волосяные намордники, а умение командовать армией.

— Введение чрезвычайного положения приказываю отложить до завтра. Александр Васильевич, вас прошу немедленно ехать в Кронштадт. Оттуда жду рапорта — рассчитывать на помощь Балтфлота или готовиться к удару в спину. На вечер приглашаем думцев и Петросовет.

Великий князь уловил гримасу НикНика. Непременно побежит отбивать телеграмму Императору, кляузничать о нерешительности. Пусть его. Надо страну спасать, а не думать об удовольствии для Лукавого.

В распоряжении адмирала имелся трехмоторный «Григорович-12». Поэтому, не теряя ни минуты времени, Колчак сделал короткий телефонный звонок, после чего сбежал к набережной. Прямо у парапета, считай, под самыми окнами императорской резиденции, толпилось человек сто с плакатами «Долой самодержавие!» и «Долой царское правительство!».

Самолет, подпрыгивая на лыжах на неровном невском льду, прополз под Дворцовым мостом и поднялся над Васильевским островом тут же снизившись к Галерной гавани. Там адмирал Макаров, скользя по льдинам неверными старческими ногами, с трудом забрался внутрь при помощи летчиков.

— Право же, неожиданно, Александр Васильевич. Вы — победитель Грандфлита, эдакий Ушаков с Нахимовым в одном лице. Неужто Балтфлот вас ослушается?

— Увы, Степан Осипович. Экипажи, с которыми я ходил в бой, ныне в Черном, Эгейском да в Северном морях. Здесь остатки флота, славой обойденные. Потому вас и прихватил. Нет в России моряка, который не уважил бы адмирала Макарова.

На Котлине сбылись нехорошие предчувствия. Оставшиеся в тылу офицеры совершенно не так хороши, как топившие британские линкоры в Ла-Манше. Рядовые матросы и унтеры не то чтобы на грани бунта, но распропагандированы вовсю, избрали Совет Балтфлота, позже переименованный в Центробалт, в котором первую скрипку играют даже не эсдеки и эсеры, а неуправляемые революционеры-анархисты. Особенно неблагополучны экипажи старых додредноутных крейсеров «Диана» и «Аврора».

— Вывести бы их в бой и вздернуть на рее анархистскую сволочь за первое же неисполнение приказа, — вздохнул отставной адмирал. — Да нельзя. Прошли те времена. Я вам так скажу, любезный Александр Васильевич. Останусь на недельку при Кронштадском адмиралтействе, пригляжу, а вы прямиком в Зимний. Александр Михайлович наш — отнюдь не гений политики, но хоть одна трезвомыслящая голова. Рядом с ним процветают НикНик и прочие зоологические существа. Поддержите князя, голубчик. На вас надежда.