Читать книгу "Озорные рассказы - Оноре де Бальзак"

кюре у входа в зал, где собралась вся честная компания, столкнулся с поваренком, которому велели предупредить госпожу, что мясо, жир, кишки, приправы, сиропы и подливы готовы и уже можно делать ту особую кровяную колбасу, секретом приготовления коей владела хозяйка, никому это дело не доверяя. Очень ей хотелось сей необыкновенной колбасой угостить и удивить родителей невесты. Означенный кюре ухватил поваренка за ухо и сказал, что тот слишком чумазый и засаленный, чтобы показываться знатным гостям на глаза, и что он, кюре, так и быть, сам исполнит поручение. И вот этот шутник распахивает дверь, сворачивает левую ладонь трубочкой, несколько раз осторожненько засовывает в нее средний палец правой руки, засим смотрит прямо на госпожу де Вален и говорит: «Идите, все готово!» Те, кто не ведал, о чем речь, расхохотались, видя, как госпожа решительно поднимается с места и направляется к кюре, ибо они предположили одно, а она прекрасно поняла, что священник изображает колбасу.

Однако поистине правдивой является история про то, как сей достойный кюре лишился своей последней сожительницы, поелику церковное начальство не дозволило найти ей замену. Из-за этого означенный кюре лишился всей домашней утвари, и весь приход почитал за честь одолжить ему посуду, тем более что этот человек никогда ничего не портил, не ломал и с большим тщанием все мыл, такой он был славный! Но вернемся к фактам. Однажды вечером кюре пришел домой к ужину весьма опечаленный, ибо он только что предал земле одного доброго испольщика, погибшего весьма странным образом, о чем в Азе доныне поговаривают. Видя, как он ковыряется в миске и воротит нос от горшка с требухой, которую она приготовила на свой особый лад, добрая женщина спросила:

— Вы что, прошли мимо ломбарда (того самого мэтра Корнелиуса, о котором мы там и сям упоминаем), повстречали двух ворон или ваш покойник заворочался в могиле? Отчего вы нос повесили?

— Ох-ох!

— Кто вас расстроил?

— Эх-эх!

— Да говорите же, наконец!

— Милая моя, я в ужасе от смерти бедного Драча, на двадцать лье кругом нет ни одной доброй хозяйки и ни одного порядочного рогоносца, кто не судачил бы о ней…

— А что такое?

— Ну, слушай. Этот славный Драч возвращался с ярмарки, где он продал пшеницу и двух жирных поросят. Он ехал на своей красавице-кобыле, а та, едва они проехали Азе, ни с того ни с сего начала резвиться, и бедный Драч, подсчитывая в уме свои барыши, ехал то шагом, то трусцой. У поворота на старую дорогу к ландам Шарлеманя они повстречали жеребца, которого господин де Ла Карт держит в загоне, чтобы получить от него доброе лошадиное семя, ибо конь этот и быстроходный, и статный, точно аббат, и высокий, и мощный, так что, когда господин адмирал увидел его, он сказал, что это чудо, а не жеребец. Так вот этот чертов конь учуял красавицу-кобылу и молчком, а не заржав, как положено у лошадей, едва только кобыла поравнялась с его загоном, перепрыгнул через сорок виноградных шпалер, побежал вдогонку, громыхая копытами, стреляя из всех орудий залпом, ровно влюбленный, жаждущий объятий, издавая звуки, способные нагнать страху на самых отважных и столь громкие, что их услышали и убоялись даже в Шампи. Драч, боясь нападения, устремился по ландам напрямик и пришпорил свою похотливую кобылу, надеясь на ее быстрые ноги. Она и в самом деле послушалась его и полетела, точно птица, но чертов жеребец несся сзади на расстоянии выстрела из лука и бил копытами, словно кузнецы по наковальне. Хвост трубой, грива набок, весь в пылу, он отвечал на галоп кобылы жутким топ-топ-топ, топ-топ-топ!.. Бедный крестьянин, чувствуя приближение погибели из-за лошадиной страсти, снова подстегнул кобылу, и та продолжила свой полет. Наконец бледный и полуживой Драч добрался до своей мызы, но, увидев закрытые ворота конюшни, заорал что есть мочи: «На помощь! Ко мне! Жена!..» Он крутился-вертелся на своей кобыле, пытаясь увернуться от сгорающего от похоти треклятого жеребца, а тот уже взбесился и грозил вот-вот броситься на кобылу. Семья Драча перепугалась, никто не решался подойти к конюшне и распахнуть ворота, боясь попасть под железные подковы влюбленного жеребца. Наконец жене удалось растворить конюшню, но в тот момент, когда славная кобыла уже почти вошла внутрь, окаянный зверь настиг ее, сдавил, стиснул, сжал и обхватил передними ногами, и в то же время так помял и извалял Драча, что от него осталось лишь бесформенное месиво, похожее на ореховые отжимки. Жутко было видеть его раздавленным живьем и слышать, как его вопли и стоны смешиваются с любовными вздохами жеребца.

— О! Кобыла! — вскричала славная баба.

— Что? — не понял священник.

— А то. Вы, мужчины, для нас, женщин, и сливы не раздавите.

— Да ну?! Напраслину возводишь! Зря, ей-богу, зря.

Осерчав, славный муж опрокинул ее на кровать и своим пробойником с такой силой ее отчеканил, что она вся порвалась и испустила дух на месте, так что ни хирурги, ни доктора не смогли понять, откуда и как образовались подобные разрывы, столь жестоко были разъяты на части все стыки и срединные перегородки. Однако же примите в рассуждение, что кюре был человек гордый и, как уже говорилось, добрый пастырь.

Все порядочные люди и даже женщины согласились, что вины его в сей смерти нет и что он был в своем праве. Так, наверное, появилась на свет известная поговорка: «Осел тебя дери!» — правда, звучит она куда как более грубо, но я не осмеливаюсь ее воспроизвести из почтения к дамам. Однако этот великий и благородный кюре был силен не только в означенном деле, и еще до этого несчастья он совершил такое, что ни один вор уже не осмеливался и близко к нему подойти, а не то что спросить, сколько «ангелов» у него в кошельке, даже если за спиной у злоумышленника толпились двадцать сообщников или более того. Однажды вечером, когда его сожительница была еще при нем, после доброго ужина, отдав должное и еде, и вину, и своей хозяюшке, священник сидел в кресле и обдумывал, где бы ему выстроить новый амбар для хранения десятин. Тут принесли записку от сеньора де Саше, который собрался отдать Богу душу, но прежде хотел с Ним примириться, исповедаться, в общем, совершить известные и положенные в таком случае обряды.

— Он хороший человек и добрый господин, я пойду!

Кюре зашел в