Читать книгу "Роковая женщина военного министра. Генерал Сухомлинов и Екатерина Бутович - Федор Александрович Селезнев"

других особенно выгодные военные подряды и поставки». «Повели они этого рода операции еще в Киеве, – утверждал газетчик, – но особенно широкое поле для работы в этом духе открылось с тех пор, когда Сухомлинов был назначен на пост военного министра». «Вместе с Сухомлиновым перебралась в Петроград и вся компания. Тут оказались и Альтшиллер, и Веллер, и Горшкевич, и немецкая корреспондентка Аурих. Скоро эти лица стали в некотором роде даже монополистами в деле военных подрядов и поставок. Отношения между военным министром и теми, которые обступили его, носили теперь уже характер тесной дружбы. Это ярко выразилось в том, что когда Альтшиллер женился на шансонетной певице, военный министр выразил готовность оплатить за оказанную ему в Киеве услугу аналогичною услугой и был посаженным отцом Альтшиллера. Конечно, все эти лица, всегда имели свободный доступ к военному министру. Была всегда вхожа в его дом и подданная воюющего с нами государства Анна Аурих» [152, 1916, 3 марта].

Процитированный материал «Русских ведомостей» изобиловал неточностями и ошибками. Так Николай Гошкевич был назван «Горшкевичем», Веллера без всяких оснований записали в австрийские подданные и киевляне. Анна Аурих имела отношения с Мясоедовым, но доказать её связь с Сухомлиновым не удалось, и потом её имя даже не упоминалось на суде по делу бывшего военного министра. Между тем газета подавала эти сомнительные и явно ложные инсинуации, как данные, исходящие от комиссии Петрова, тем самым сея сомнения в весомости и достоверности собранных ею материалов и усложняя принятие решение для первого департамента Государственного совета.

В этой связи председатель Государственного совета А. Н. Куломзин в письме от 7 марта 1916 г. попросил премьер-министра Б. В. Штюрмера о принятии необходимых мер «к предотвращению в будущем разглашений в печати сведений по указанному делу» [124, л. 119]. Штюрмер ответил, что уже состоялось распоряжение, «чтобы означенная заметка, ни полностью, ни в извлечениях, не была допускаема к перепечатанию ни в каких других периодических изданиях и газетах, и чтобы вообще не разрешалось помещение в печати статей или заметок по делу бывшего Военного Министра В. А. Сухомлинова…» [124, л. 120].

В итоге ажиотаж в прессе был погашен, и первый департамент Государственного совета 10 марта 1916 г. постановил назначить предварительное следствие по обвинениям, падающим на Сухомлинова и на бывшего начальника главного артиллерийского управления, генерала Кузьмина-Караваева. 12 марта Николай II возложил производство следствия на сенатора И. А. Кузьмина [42, л. 28; 23, 1916, 3 марта; 31, 1916, 16 марта; 68, 1916, 16 марта; 98, 1916, 4 марта; 98, 1916, 16 марта].

Необходимо отметить, что Николай II смотрел на Сухомлинова именно как на жертву обстоятельств. Ему было жаль старого генерала. И, чтобы в какой-то степени смягчить тому горечь от начала следствия, Николай на другой день после его начала (13 марта 1916 г.) уволил с поста военного министра злейшего врага Сухомлинова – А. А. Поливанова. Конечно, недовольство Николая II Поливановым назревало давно, но дата его отставки, безусловно, носила символический характер.

Через месяц с небольшим после начала следствия, 20 апреля 1916 г., В. А. Сухомлинов был заключен в Петропавловскую крепость. Арест не был вызван какими-то вновь открывшимися обстоятельствами дела. Это была чисто политическая акция. Её инициатором стал министр юстиции А. А. Хвостов. Он обосновывал необходимость заключения Сухомлинова под стражу возможностью побега генерала [105, с. 445, 447]. Но на самом деле арест Сухомлинова был проявлением борьбы внутри бюрократической элиты – между «парламентаристами» (сторонники уступок Государственной думе), к которым принадлежал А. А. Хвостов, и их оппонентами в лице отставного военного министра. По данным газеты «Речь» арест «явился совершенно неожиданным для В. А. Сухомлинова. Еще в начале марта В. А. Сухомлинов в беседе с одним весьма влиятельным сановником выразил желание на случай, если дело его будет прекращено, получить какое-либо назначение, хотя бы и незначительное, в рядах действующей армии» [146, 1916, 26 апреля].

Сухомлинов описывает свое прибытие в крепость так: «Я простился. Мы с женой перекрестили друг друга, и к 8 часам вечера я очутился в Петропавловской крепости, где заведующий арестованными в Трубецком бастионе, полковник Иванишин, сообщил, что помещение для меня уже дня три как приготовлено, а именно камера N 43» [172, с. 276].

Далее в воспоминаниях генерала следует пространное описание окружавшей его обстановки: «Камера моя в Трубецком бастионе была сводчатой постройки и имела в длину одиннадцать и ширину – шесть шагов. Цементированные стены и пол. Под потолком продолговатое, неширокое окно, в котором виднелся кусочек неба; с противоположной стороны – дверь, совершенно гладкая, открывающаяся с особенным, действующим на нервы лязгом только с наружной стороны. В ней открывалась отдельно небольшая форточка для передачи кушанья, и имелся так называемый «глазок» – застекленная щель, закрытая тоже снаружи, – в которую можно было наблюдать, что делает заключенный. Посредине камеры стояла вделанная в продольную стену головной стороной железная кровать. Для матраца были устроены железные полосы в переплете, скрепленные болтами в местах соединения, своими головками значительно выступавшими. На этот переплет клался грубый холщовый мешок, игравший роль матраца, слегка набитый соломой, перемоловшейся в труху, вследствие чего выступающие болты давали себя знать лежащему на нем узнику. В таком же приблизительно роде была и подушка. Полагалась всего одна простыня и байковое солдатское одеяло. Мебели решительно никакой, а у постели, к стороне окна, на кронштейне в стену вделана была железная, довольно узкая доска, которая заменяла стол, над которым помещался корабельный фонарь с круглым, толстым стеклом и рефлектором с электрической лампочкой, дававшей неприятный отраженный свет. Кроме того, в углу у двери имелись раковина и водопроводный кран, а также ватерклозет» [172, с. 276–277].

Комендантом крепости за месяц до прибытия Сухомлинова был назначен его ровесник и старый знакомый генерал В. Н. Никитин. В своё время Владимир Александрович назначил его командующим Иркутским военным округом, а потом Одесским. Никитин несколько раз навещал высокопоставленного узника, получившего некоторые послабления. Сухомлинову разрешили иметь свой матрац и постельное белье, складной столик и кресло. Иногда ему позволяли гулять в небольшом садике, внутри пятиугольного бастиона не по полчаса, а по часу «и даже два раза в день» [172, с. 278].

Даже оказавшись в крепости, генерал сохранял уверенность в своей правоте. Он активно готовился к судебному процессу. Сухомлинов подал несколько прошений и заявлений на имя проводивших предварительное следствие сенаторов Богородского и Кузьмина, а также на имя обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената Носовича. Сухомлинов просил предоставить ему право просмотра и получения копий со всех документов и следственных актов, которые имелись в распоряжении следственной комиссии. Однако это ходатайство В. А. Сухомлинова