Читать книгу "Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова"

вы хотели рассказать мне о камертоне, – напомнил блаженно зажмурившейся Кларе Игоревне о цели своего визита капитан. Старушка доедала уже второе пирожное, а о деле еще не было сказано ни слова.

– Ну конечно, – радостно отозвалась Клара Игоревна, спешно проглотив пирожное. – Вот что я припомнила. В пятидесятых годах в Ленинграде был такой композитор, Модест Щеголев, очень был популярен в то время. Очень. Лауреат Сталинской премии, заслуженный артист, в общем, имел множество регалий, и песни его в ту пору были очень популярны, по радио все время передавали, – изящно взмахивая сушеными лапками, рассказывала Клара Игоревна. – Я тогда еще была совсем девочкой. Мы жили с Щеголевыми в одном доме, на Московском проспекте. Мои родители хорошо знали эту семью, а я ходила в один класс с их сыном. Хороший был мальчик, одно время даже был влюблен в меня, – жеманно хихикнула Клара Игоревна, и капитан кисло улыбнулся ей в ответ. – Сам композитор умер, когда мы с Ильей учились в четвертом классе, его отравили, весь дом тогда гудел. Ой! – внезапно остановилась Клара Игоревна. – А ведь Павла Ившина тоже отравили?

– Точно! – сообразил капитан и удивленно взглянул на Клару Игоревну, а старушка-то еще ничего, соображает, да еще как. – Так что там было с композитором этим, Щеголевым? – с горячим интересом поторопил он Клару Игоревну.

– А, так вот, я вспомнила, что у Щеголева тоже был камертон! Да, да. И знаете, как я это вспомнила? Перебирала на днях старые фотографии, знаете, вечерами иногда вдруг взгрустнется оттого, что жизни прошла так стремительно, промелькнула, как страницы романа, и ты уже стар, немощен, никому не нужен и неинтересен, – проговорила печально Клара Игоревна, и глаза ее увлажнились, лицо обмякло и еще больше постарело, и капитану стало щемяще жаль эту миниатюрную, вероятно, некогда красивую женщину с несуразно длинной морщинистой шеей. Он тактично кашлянул, выводя Клару Игоревну из задумчивости, и по возможности мягко напомнил:

– А что же все-таки с камертоном?

– Ах, да. У Модеста Петровича имелся золотой камертон, я точно это помню. Мне Илья рассказывал, что его отец владеет камертоном самого Петра Ильича Чайковского. И даже хвастался, что отец так многого добился в жизни, потому что вместе с камертоном ему передалась частица таланта великого Чайковского.

– И что же? Этот камертон пропал?

– Нет, насколько я знаю. Понимаете, вскоре после смерти Модеста Петровича мои родители разошлись, и мы с мамой и сестрой переехали в другой дом. С семейством Щеголевых я больше не встречалась, но слышала от мамы, что вроде бы вдова Модеста Петровича вскоре снова вышла замуж, и тоже за какого-то композитора, вот только уж фамилии не вспомню. А фотографию Ильи Щеголева я могу вам показать на общем школьном снимке, правда, она совсем маленькая.

– Нет-нет. Благодарю. А вот лучше припомните, в каком году был убит Модест Щеголев?

– В каком году? Дайте сообразить… Четвертый класс… Значит, должно быть, в пятьдесят седьмом году. – Капитан с уважением взглянул на Клару Игоревну. – И знаете, что я сейчас вспомнила? Щеголев умер тоже в сентябре месяце, хотя, возможно, в конце месяца, да. Да. Я это сейчас точно вспоминаю. Листва уже почти облетела, но было еще довольно тепло… Ах, как давно это было. А в школе даже провели вечер памяти, посвященный Модесту Петровичу. Было очень трогательно и торжественно. Только Илья, мне кажется, плакал. – Глаза Клары Игоревны затуманились, унося ее в далекое детство.

– А сами вы видели когда-нибудь это камертон? – снова был вынужден вернуть ее в суровую реальность капитан.

– Однажды. Илья пригласил меня в гости, Модест Петрович тоже был дома, он вышел из кабинета поздороваться и как раз вертел в руках тот самый камертон. Знаете, такой ладненький, золотой, идеально отполированный, я буквально залюбовалась им, вот тогда-то Илья мне о нем и рассказал, – покивала головкой Клара Игоревна. – Но с тех пор прошло столько лет, что все это давно забылось, и камертон, и Щеголевы… Если бы не старые фотографии… Ах да. У меня же есть программка с юбилейного концерта Модеста Щеголева. Этот концерт состоялся незадолго до его смерти, мои родители были там, и мама сохранила программку на память. Она вообще коллекционировала театральные программки, и я тоже. Если хотите, можем отыскать ее, там и фотография Щеголева имеется.

И капитан, вооружившись старой шаткой стремянкой, полез на антресоли.

Итак, первое звено в цепи владельцев камертона между Чайковским и Павлом Ившиным появилось. Модест Щеголев. Мало того, этот Щеголев был отравлен, и тоже в сентябре. Неплохо было бы найти связующую нить между убитым Щеголевым и семейством Ившиных. И еще проверить, был ли у Щеголева похищен камертон или нет. Клара Игоревна утверждала, что нет. Но, учитывая преклонный возраст старушки на данный момент и слишком юный на момент убийства Щеголева, ее информация может быть неверной.

В первую очередь надо запросить в архиве дело об убийстве этого самого Щеголева, затем неплохо бы разыскать его родственников, кто-то же должен быть жив. Дети, внуки… А еще надо встретиться с отцом Павла Ившина. Александр Юрьевич составлял план компании.

Елизавета Модестовна Щеголева, несмотря на возраст, все еще сохранила хорошую осанку и, в отличие от Клары Игоревны, не выглядела ветхой развалиной, хотя, судя по анкете, они были почти ровесницами.

– Проходите в комнату, – чинно пригласила хозяйка капитана, выдавая ему тапочки.

Квартира Щеголевой тоже отличалась от пыльно-захламленного жилища Клары Игоревны. Здесь было светло, чисто, просторно, даже ремонт в квартире был свежим, хотя бо́льшая часть мебели принадлежала векам минувшим. На стене красовался портрет видного мужчины во фраке, с густыми, зачесанными назад волосами и дирижерской палочкой в руке.

– Это ваш отец? – поинтересовался капитан, разглядывая картину.

– Да. Незадолго до смерти, он умер совсем молодым, ему едва исполнилось пятьдесят, – с грустью глядя на портрет, проговорила Елизавета Модестовна. – Итак, я вас слушаю, по телефону вы сказали, что хотели поговорить о моем отце?

– Да. Простите, но речь скорее пойдет о его камертоне, – смущенно кашлянув, пояснил Александр Юрьевич. – Ведь у вашего отца имелся золотой камертон, принадлежавший некогда самому Чайковскому.

– Как, снова камертон?

– Снова? – насторожился Александр Юрьевич.

– Извините, – взмахнула рукой Елизавета Модестовна. – Просто вырвалось. Но знаете, эта вещь каким-то удивительным образом притягивает всякие несчастья.

– Вы не могли бы объясниться?

– Думаю, вам известно, что мой отец был убит, отравлен?

– Да. Собственно…

– Дело тогда не раскрыли, – перебила капитана Елизавета Модестовна. – А спустя годы выяснилось, что отца отравил его лучший друг, за которого моя мать вышла замуж впоследствии. Разумеется, она ничего не знала, а когда узнала, едва с ума не сошла, – поспешила пояснить Елизавета Модестовна. – И знаете, из-за чего убили отца? Из-за этого самого камертона! Гудковский, это фамилия моего отчима, вообразил, что успех отца связан с этой вещью, и убил, чтобы завладеть им.

– Ничего себе. Его посадили? В деле вашего отца об этом не было никаких упоминаний.

– Еще бы. Мать узнала обо всем спустя десять лет, он сам проговорился ей, когда был пьян, она не знала, что делать, хотела идти в милицию, но не успела. Отчим скоропостижно умер от отравления. Отравился каким-то вредным веществом во время шефского концерта на каком-то химическом заводе.

– Ваш отчим тоже отравился? – не веря собственным ушам, переспросил Александр Юрьевич.

– Ничего себе совпадение, да? Сначала даже подозревали, что