Читать книгу "Течет река Мойка. Продолжение путешествия… От Невского проспекта до Калинкина моста - Георгий Иванович Зуев"

и попытаться поднять их.

Всю ночь с 13 на 14 декабря окна в квартире дома Рылеева на набережной Мойки оставались ярко освещенными. Никто из организаторов восстания не спал. После поражения восстания и первых допросов его участников в Зимнем дворце, выяснилось, что «заговор делался на набережной реки Мойки у Синего моста, на квартире Рылеева». В ночь на 15 декабря новый император Николай Павлович в гневе приказал «привести поэта Рылеева, живого или мертвого». Распоряжение императора выполнили незамедлительно. Ночью, в доме № 72 на Мойке, принадлежащем Российско-Американской компании, явился флигель-адъютант Н.Д. Дурново в сопровождении шести рослых солдат лейб-гвардии Семеновского полка и по распоряжению Николая I арестовал К.Ф. Рылеева.

Попрощавшись с женой и дочерью, Рылеев вышел из дома на набережную Мойки, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Через считанные минуты Кондратий Федорович предстал перед императором. Раньше Николай I никогда не видел Рылеева, но из допросов первых офицеров, участвовавших в восстании, он уже знал, что руководящая роль в государственном заговоре принадлежит именно этому партикулярному чиновнику Российско-Американской компании. На гипнотический взгляд царя Рылеев отвечает полным спокойствием и достоинством. В дневнике Николая I имеются торопливые записи первого допроса фактического руководителя декабрьского восстания: «В это мгновение ко мне привели Рылеева – это поимка из наиболее важных».

Закончив его допрос, Николай Павлович лично пишет записку коменданту Петропавловской крепости: «Присылаемого Рылеева посадить в Алексеевский равелин, но, не связывая рук, без всякого сообщения с другими, дать ему бумагу для письма, и что писать будет ко мне собственноручно, мне приносить ежедневно».

Из привлеченных по делу декабристов 2500 солдат, 600 офицеров и около 1000 иных участников восстания по приказанию царя заключили в Петропавловскую крепость. Семь мучительных месяцев в Алексеевском равелине томились К.Ф. Рылеев с четырьмя друзьями по Тайному обществу – П.И. Пестелем, СИ. Муравьевым-Апостолом, П.Г. Каховским и М.П. Бестужевым-Рюминым в ожидании окончания следствия.

В день трагической гибели М.А. Милорадовича столичным генерал-губернатором был назначен генерал-адъютант Павел Васильевич Голенищев-Кутузов – однофамилец легендарного генерал-фельдмаршала.

В соответствии со своим новым положением боевой офицер и бравый кавалергард становится членом следственной комиссии по делу декабристов и в июле 1826 г. по повелению Николая I руководит казнью. С этого момента такого рода деятельность, не соответствующая статусу кавалергарда, значительно подмочила боевую репутацию героического участника Отечественной войны 1812 г.

Очевидцы вспоминали, что при проведении очной ставки между руководителями восстания, генерал-губернатор, являясь членом следственной комиссии, чувствовал себя не совсем удобно, задавая вопросы своим боевым сослуживцам и друзьям, соратникам по Отечественной войне и людям своего круга. Декабрист Александр Викторович Поджио стал невольным свидетелем одного из допросов, проводимых генералом П.В. Голенищевым-Кутузовым. Допрашивая декабриста Н. Бестужева, Павел Васильевич, полный праведного негодования спросил: «Скажите, капитан, как вы могли решиться на такое гнусное покушение, на такое ужасное действие, как цареубийство?» В ответ на подобный вопрос Николай Александрович Бестужев произнес язвительно, со своим обычным и находчивым хладнокровием: «Я еще не убил ни одного царя, а между судьями есть цареубийца. Я удивляюсь, что это вы мне говорите…». После подобного ответа Кутузов почти остолбенел, так как Бестужев намекал на то, что за два с половиной десятилетия до этого допроса полковник Голенищев-Кутузов участвовал в заговоре против Павла Первого.

«Кутузов не только побледнел, но и позеленел», – сообщает об этом другой очевидец допроса, А.В. Поджио. Присутствующий при допросе декабристов великий князь Михаил Павлович, сын убиенного императора, сардонически усмехнулся после столь меткого ответа декабриста Бестужева. Декабрист Поджио, из чьих воспоминаний позаимствована эта сцена, заключает ее словами: «Как бы то ни было, Кутузов за успешное убийство достиг всех почестей. Бестужев умер в изгнании. Заговорщиками 1801 года двигали сугубо личные интересы, не затрагивающие устои государства; заговорщики 1825 года, не помышляя о личном, готовили переворот общественный».

Павел Васильевич Голенищев-Кутузов

12 июля 1826 г. следственная комиссия наконец завершила работу в зале Комендантского дома, осужденным зачитали «сентенцию» – обвинительное заключение и приговор. Рылеев вместе с четырьмя другими членами тайного общества, «кои по тяжести злодеяний поставлены вне разрядов и сравнения с другими», присуждены были к смертной казни четвертованием, которую царь «милостиво заменил повешением».

После вынесения приговора Николай I привлекает генерал-губернатора Голенищева-Кутузова к составлению сценария и организации казни. Днем 12 июня 1826 г. Павел Васильевич лично проводит репетицию на мешках с песком, чтобы убедиться в прочности веревок, и сам проверил прочность возведенного эшафота. Удостоверившись в крепости веревок, генерал-губернатор рекомендовал «употребить веревки потоньше, чтобы петли скорее затягивались». Тем не менее в момент казни три веревки оборвались. Пришлось вешать заново.

Приговоренных к смертной казни, закованных в тяжелые кандалы, вывели из казематов глубокой ночью и привели в домовую церковь коменданта, чтобы, как указал Николай I в Записке И.И. Дибичу, «от 3 до 4 часов могла окончиться обедня, и их можно причастить». Через Никольские ворота и деревянный мостик через Кронверкскую протоку смертников привели на территорию Кронверка, на котором заканчивалась работа по возведению помоста и виселицы.

Свидетели последних минут жизни приговоренных к повешению рассказывали, что в ожидании казни декабристы сидели на траве и тихо разговаривали. Один из охранников позже рассказывал, что «все осужденные на смерть были совершенно спокойными. Мы были бледнее преступников и дрожали так, что будут казнить нас, а не их».

Приговоренных, одетых в белые саваны, с завязанными руками, поставили на помост, под которым вырыли яму. Громко забил барабан, и из-под ног осужденных выбили скамейку. Веревки были новые и мокрые, и петли до конца не затянулись. Трое, К.Ф. Рылеев, С.И. Муравьев-Апостол и Г.Г. Каховский, сорвались, и, упав на дощатый помост, сильно расшиблись, получив при падении переломы костей ног и рваные раны на лице. Рылееву кровь из рассеченной брови заливала глаза и лицо. С трудом встав на ноги, Кондратий Федорович крикнул генералу Голенищеву-Кутузову перед вторичной казнью: «Подлый опричник, тиран! Дай же палачу свои аксельбанты, чтобы нам не умирать в третий раз».

Казнь началась снова. Во время исполнения приговора Николай I пребывал в Царском Селе, куда каждые полчаса прибывали курьеры с донесением о происходящем в Петропавловской крепости. Последней оказалась депеша царю от генерал-полковника Голенищева-Кутузова: «Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев-Апостол, сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть. О чем Вашему Величеству верноподданнейше доношу».

На следующий день тела повешенных ночью