Читать книгу "Портрет обнаженной - Геннадий Сорокин"

– Шершнева тоже на меня думает? Вот сволочи: когда все хорошо – все друзья, как только настоящая беда случилась, так тут же меня решили виноватой выставить. Не убивала я Луизу. Если я ее в прошлом году не прикончила, то в этом году мне ее смерть совсем ни к чему.

– Ты кого-нибудь подозреваешь? Нет? Тогда нам предстоит долгий путь. Начнем его с событий прошлого года и поговорим о морфии. Ты украла его у медсестры, которая ухаживала за твоей бабушкой. При каких обстоятельствах это произошло и зачем тебе летом прошлого года понадобились наркотики?

– Первую ампулу медсестра случайно оставила на столе и забыла про нее. Я, сама не знаю зачем, спрятала ее.

– Света, не стоит начинать наш разговор с мелкого вранья. Медсестра не могла оставить на столе лишнюю ампулу. Это исключено! По инструкции медсестра даже использованные ампулы забирает с собой и сдает их в конце каждого рабочего дня. Завладеть ампулой ты могла двумя путями: лишить бабушку обезболивающего препарата либо залезть к медсестре в сумку. Вариант с сумкой отпадает: ни одна медсестра не оставит наркотики без присмотра.

– Вы не подумайте, я не хотела…

– Оставим морально-этическую сторону твоего поступка в стороне! – перебил я Кутикову. – Сделала так сделала. Меня интересует: как и зачем ты похитила морфий? Если бы я собирался предъявить тебе официальное обвинение в хищении наркотиков, то каким путем ты ими завладела, значения не имеет. Итак, я слушаю.

– Прошлым летом у меня было настроение – хоть в петлю лезь. Я словно чувствовала, что за первым портретом последует продолжение. Бабушка в конце июля была уже так плоха, что перестала нас узнавать. По вечерам она стонала от боли, и никакие наркотики ей не помогали. Она свое пожила, а мне еще хотелось пожить, и я решила снять морфием стресс, стереть им неприятные воспоминания… Мы оставались с бабушкой по очереди: день я, потом мама, потом сестра мамы. Когда настал мой день, я решила попробовать морфий. Я сломала ампулу, набрала шприц, перетянула руку жгутом и… не смогла, побоялась. Самой себе в вену колоть страшно – руки трясутся, сердце трепещет. В общем, я постояла со шприцем, посмотрела себе на вены и вколола морфий бабушке, а для себя решила, что в другой раз попробую его выпить. От одного знакомого, уже не помню от кого, я узнала, как наркоманы хранят раствор опиума. Я купила в аптеке три тонких шприца, из основания иголок сделала колпачки. За две недели я набрала три шприца, в каждый вошло по ампуле. Одну испытала на себе – выпила с чаем. Никакой особой эйфории я не почувствовала, но на стоны бабушки перестала обращать внимания. Минут пять я походила по квартире и уснула. Наутро мрачные мысли больше не терзали меня, но к вечеру все вернулось.

«У девочки железные нервы, – отметил я. – Не каждый выдержит провести вечер с умирающей старухой. Не зря на нее все подруги думают».

– Если морфий не помог с первого раза избавиться от депрессии, я решила больше не экспериментировать и оставшиеся два шприца спрятала в квартире у бабушки. Домой не понесла, побоялась, что родители случайно найдут. Потом… Про второй портрет вы знаете? Когда Луиза сказала, что нужно будет позировать для нового портрета, я решила, что лучше с собой покончу, но еще раз раздеваться и стоять в пионерской позе не буду.

– Скажу тебе честно, я так и не понял: а в чем была сложность выступить в роли модели еще раз? Не даром же тебе Каретина предлагала позировать. Назначила бы цену, рублей пятьдесят в день, да гребла бы деньги лопатой.

– Вам Осмоловский сказал, что у меня никак не получалось расслабиться и выглядеть естественно? Знаете, как он этого добился? Мы были в студии вдвоем. Виктор Абрамович посадил меня на диван, сел рядом, успокаивал, гладил по голове, что-то ласковое говорил. А потом мы легли, и он меня «расслабил» так, что я его больше не стеснялась. До самого конца работы над портретом мы, если в студии не было Луизы, «расслаблялись». А потом, в один какой-то миг, Осмоловский мне опротивел. Он – грязный старик, у него иногда такой мерзкий запах изо рта, живот отвис, кожа дряблая, а я с ним любовью занимаюсь… Как только мы закончили работу, я сказала Осмоловскому: «Все! Больше я ни за какие деньги позировать не буду».

– Луиза знала, что между тобой и Осмоловским были интимные отношения?

– Конечно, знала. У Виктора Абрамовича от Каретиной секретов не было.

– Она не ревновала тебя?

– Для Луизы Осмоловский был пройденным этапом. Мы все для нее были пройденным этапом. Каретина, если бы могла, забыла про нас, создала новую студию и занялась бы производством картин без посредников. Замыслов у нее было – море! У Луизы еще со школы не было моральных тормозов. Осмоловский бы не рискнул рисовать откровенную эротику, а Луиза – запросто. Не сама бы рисовала – она кисть в руках держать не умела. А вот организовать процесс, подобрать участников, убедить модель, что стоять в эротической позе – это не зазорно, это искусство… Тут она была мастерица. Как присядет на уши, так верить начинаешь… Вы не подумайте, что я затаила зло на Луизу или Осмоловского. Каретина добивалась своего как могла, а Виктор Абрамович… он меня не запугивал, не заставлял, не соблазнял. Я сама на все согласилась.

– Как Луиза уговорила тебя вновь позировать?

– Еще в больнице я заметила, что нижнее белье стало тесным. Зашла в душ, посмотрела на себя в зеркало и поняла, что из «пионерского» возраста я вышла. Портрет обнаженной школьницы с меня больше не нарисовать. Приехала Луиза, стала уговаривать еще раз поработать. Я согласилась. Выписалась из больницы, пришла в студию, разделась – тут-то у Виктора Абрамовича челюсть от удивления и выпала. Он стоял с раскрытым ртом, а Луиза, как увидела меня, так взбесилась, в драку бросилась. Вот тогда, в студии, я была готова убить ее, но это был только один миг – вспышка, и все прошло.

– Ну что же, наш разговор сам собой подошел к убийству. Зачем ты пошла к Каретиной? Она тебя позвала?

– Сама напросилась. Вы про фотографию знаете? Она осталась у Луизы. Я решила ее украсть. Между мной и Каретиной с начала года были натянутые отношения, и я подумала: «Луиза – девушка непредсказуемая. Решит мне отомстить – пустит фотку в ход, размножит и раздаст общим знакомым».

– Ты знала, где Луиза хранит твою фотографию?

– Вначале я бы проверила ее прикроватную тумбочку, а потом бы, шаг за шагом, всю квартиру обыскала, пока она спала.

– Что-то в твоих словах не стыкуется. Гости бы ушли, а Шершнева-то осталась. Или ты намеревалась обыскивать квартиру в ее присутствии?

– Валя бы промолчала.

«Какой интересный момент! – промелькнула мысль. – Шершнева, оказывается, не такая уж преданная подруга, если про обыск промолчит».

Чтобы вернуться к Шершневой снова, я сделал пометку на откидном календаре – нарисовал насекомое, похожее на муху. Посторонним будет непонятно, что это означает, а я сразу вспомню, о ком идет речь.

– Поговорим о застолье, – предложил я. – Я о нем уже столько слышал, что могу поминутно рассказать, кто чем занимался 7 ноября в квартире Каретиной. Сейчас я хочу посмотреть на события твоими глазами.