Читать книгу "Обреченная весна - Чингиз Абдуллаев"

Он вошел в комнату Константина и не поверил своим глазами. Все лицо мальчика напоминало один сплошной синяк. Дед впервые в жизни почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Он потребовал объяснений. Внук, также впервые в жизни, отказался разговаривать с дедом. Потом дочь сообщила ему, что мальчика избили местные осетины, называя его грузином и оскорбляя его мать, посмевшую выйти замуж за грузина. Мальчик не сдержал обиды, ему было только семнадцать лет, и бросился на своих обидчиков.

Солнин потом долго разговаривал с внуком. Но вирус вражды между грузинами и осетинами, между двумя братскими народами, веками живущими на этой земле, был уже занесен и прочно поселился среди сел и городов Южной Осетии. А еще через несколько месяцев они услышали крики и шум драки, когда вечером у их дома сразу две группы молодых парней сошлись в ожесточенной схватке. В ход пошли ножи и обрезки труб. Еще мгновение, и ребята покалечили бы друг друга. И тогда из своего дома вышел Солнин. Его знали и уважали все в этом городе. И грузины, ведь его зять был грузином, и осетины. Он подошел к парням и выстрелил в воздух, останавливая драку. Затем прошел в центр схватки. Все замерли, глядя на него.

– Я понимаю, что не смогу вас остановить, если вам хочется убивать друг друга, – сказал он, глядя им в глаза, – и никто не сможет вас остановить. Но если в вас осталась хотя бы капля совести и немного чести, прошу вас уйти с этой площади, не убивать друг друга.

Они не захотели его слушать. Ненависть была слишком сильной. И тогда он снова выстрелил в воздух, громко крича:

– Клянусь Богом, я убью себя, если вы сейчас не разойдетесь, и пусть моя кровь будет наказанием за ваше упрямство! – И приложил пистолет к голове.

Молодые оболтусы остановились. Они знали, что он не будет блефовать. Слышали о нем еще в детстве, когда он, один и безоружный, задержал сразу двух вооруженных бандитов. В его личной смелости и готовности пожертвовать собой никто не сомневался. И тогда, бормоча какие-то ругательства, они, наконец, разошлись. Он вернулся домой, уставший и разбитый. Увидел внука, стоявшего на пороге. Убрал свой именной пистолет в ящик стола.

– Ты их разогнал? – ровным голосом спросил Константин.

– Они разошлись, – тяжело подтвердил дед, опускаясь на диван. – Кажется, мне удалось их остановить.

– Только на один день, – горько возразил внук. – Они все равно будут убивать друг друга, и ты не сможешь им помешать.

Солнин понимал, что внук прав. Но ему так не хотелось признавать его правоту.

– Может, они одумаются, – прошептал он, – может быть, хоть кто-нибудь из них.

– Не одумаются, – проговорил Константин, – и ты знаешь, что они все равно найдут место, где будут убивать друг друга. И никто их больше не остановит.

Дед молчал.

– Что мне делать, дада, – неожиданно спросил внук, – когда они снова начнут убивать друг друга? Куда мне идти? К грузинам, ведь мой отец грузин, и я ношу его фамилию? Или к осетинам, чтобы драться за тебя и мою мать? Как мне разделиться, скажи, дада?

Солнин закрыл глаза и молчал. Иногда лучше молчать, любой ответ будет неправильным. Позже он поймет, что и молчание было трагической ошибкой. Внук повернулся и ушел, не сказав больше ни слова. А потом начались настоящие военные действия, когда грузины и осетины, уже не раздумывая, убивали друг друга.

Его внук застрелился из того самого пистолета, из которого хотел убить себя сам Солнин. Константин оставил записку, попросив прощения у деда. Разорваться на две половинки он не мог и не хотел. Поэтому решил выбрать именно такой путь. Эта реальная история произошла в Цхинвали в 91-м году. Только фамилия у Солнина была немного другая. Но разве дело в фамилии?

Глава 18

По всем зарубежным каналам передавали сообщения о состоявшихся референдумах в прибалтийских республиках. Пока он ехал на работу, об этом дважды сообщил и «Маяк». Когда во второй раз передали эти сообщения, он не выдержал и, подняв трубку, позвонил Кравченко.

– Леонид Петрович, что происходит? Вашим журналистам больше не о чем говорить, только как об этом незаконном референдуме в Прибалтике? – раздраженно спросил Горбачев. – У нас столько проблем, впереди общесоюзный референдум, а твои журналисты каждые пять минут напоминают про Прибалтику. Может, это латышское радио или все-таки всесоюзное?

– Я понимаю, Михаил Сергеевич. Просто считается, что эти референдумы отражают...

– Они ничего не отражают. Это незаконные референдумы, которые проведены в пику нашему общесоюзному, – напомнил Горбачев. – Или это я вам должен говорить?

Сидевший впереди начальник охраны Медведев покачал головой. Этим жестом он хотел выразить свое личное отношение к подобному беспределу на телевидении и радио. Горбачев бросил трубку. Войдя в кабинет, он сразу позвонил Крючкову по прямому телефону. Тот не отвечал. Президент нахмурился. Такого не может быть. Куда мог деться председатель КГБ СССР? Или у него нет помощника?

Через секунду раздался звонок. Это был Крючков.

– Извините, Михаил Сергеевич, я как раз входил в кабинет, когда вы позвонили, и не успел дойти до аппарата.

– А где ты был?

– Утром ездил на наш объект, – ответил Крючков.

«Этот никогда не скажет, – подумал Горбачев, – старая чекистская школа. Сколько он там сидит? С 67-го года, как раз тогда туда перешел из ЦК КПСС Юрий Андропов и взял с собой Крючкова. Значит, двадцать четыре года. Почти четверть века. Любой нормальный человек может немного сойти с ума от такого обилия разной информации».

– У вас есть данные по референдумам прибалтийских республик? – поинтересовался Горбачев.

– Конечно. Пока официальные данные окончательно не объявлены, но есть предварительные. Как я вам и докладывал, самый низкий процент проголосовавших в Латвии. Там за полную самостоятельность высказалось только чуть больше 73 %. Почти четверть населения из принявших участие в референдуме сказали «нет» независимости.

– Сколько людей пришли голосовать в Латвии?

– Около 90 процентов, – хладнокровно сообщил Крючков. – Если точнее, то 87,6. Но пока это предварительные данные. По Литве «за» проголосовало больше 80 %, по Эстонии – около 80.

– И где были коммунисты этих республик? – в сердцах спросил Горбачев. – Хотя сейчас уже поздно спрашивать. Я недавно встречался и с Горбуновым, и с Рюйтелем. Нормальные, интеллигентные люди. А как только доходит до выхода из СССР, они не хотят даже слышать об изменении своих позиций.

– Сейчас общественное мнение прибалтийских республик резко поляризовалось, – доложил Крючков.

– Это я знаю и без ваших докладов. Ты мне скажи лучше другое. Если мы проведем рефендум, то сколько процентов наберем? Твои мастера ведь умеют угадывать?

– У нас есть статистические данные, которые мы все время проверяем, – сообщил Крючков. – В референдуме могут принять участие почти 190 миллионов человек, имеющих право голоса.