Читать книгу "Мало ли что говорят... - Татьяна Соломатина"

Вечности нет. Вечность – иллюзия. Хотя для кого-то она – мгновение. Мгновение вечности. К григорианскому календарю это точно не имеет никакого отношения. Как и к любому другому исчислению времени, выдуманному органическими формами жизни. На интервалы делит жизнь сам человек… Интересно, у камней есть календарь? Школы? Любовь? Обоняние? Осязание?.. Последнее точно есть – они касаются меня, и я это чувствую. Я касаюсь их – они тоже это чувствуют. Анатомия камней. Геология бессильна. Почему я не могу стать камнем? На некоторое время… Бред.

Впрочем, это не ново. Старо как мир. Как мир камней? Любую мыслящую органическую форму жизни всегда интересовали эти вопросы в той или иной степени. А неорганическую? Мыслящую?.. Мысли – это тоже интересно. Обидно, что я ничего не знаю. Впрочем, эта сентенция тоже стара как мир…

Камни смотрят на нас, идущих ночью по пустынному пляжу, и предвосхищают след нашей тени в нитевидной ауре собственных мыслей. Дежавю – ритм их жизни, не совпадающий с нашим. Они не вспомнят о нас, пока о нас не забудет солнце, не забудет вода и не забудет ветер. И снова не забудут три тысячи раз. Вот тогда – о нас вспомнят камни. Может, в этом и есть тайна – мы совпадём ритмами, встречаясь уже в их мире. А сейчас они просто предвидят, и в этом заключается их восприятие нас сейчас. Предвидение как способ восприятия мира – вот что нас объединяет.

Мы предвидим полёт чайки и круги на воде. Мы предвидим их в прошлом, они – нас в своём, уже свершившемся будущем…

Мы улыбаемся, ощущая, как камни, теснее прижавшись гладкими боками друг к другу, пытаются обогнать собственное предвидение нас. Но мы для них лишь след неуловимой Х-частицы в ускорителе. Они узнают о нас лишь когда-то по следам энергии нашего движения. Мы для них миф.

Единорог и Леопард».

Уцелевшие страницы из дневника некоей Софьи Николаевны, что был сожжён в костре вместе с двумя ящиками книг на опушке леса тремя подростками – чтобы согреться.

Хроники XXI века

P.P.S.

Нет, Время это подвигом не мнит —

Разрушить горный пик до основанья,

В песок прибрежный превратить гранит;

Без огорченья и без ликованья

На дело рук своих оно глядит.

И вот – на месте вздыбленного кряжа

Мелькнёт насмешливым изгибом рта

Зализанный волнами контур пляжа…

Да, сдержанность – понятная черта

Пред этой вечной сменою пейзажа.

Пусть время всё возьмёт! Мой скарб земной —

Да будет он изъят и уничтожен.

Зато я сберегу любой ценой

То, что провёз я мимо всех таможен:

Оно – моё, оно всегда со мной.

Поэтические записки некоего Роберта Фроста.

Хроники XXI века

Глава одиннадцатая

Грибные места, или «Микология Трескового мыса»

От великих вещей остаются слова языка, свобода

в очертаньях деревьев, цепкие цифры года;

также – тело в виду океана в бумажной шляпе.

Как хорошее зеркало, тело стоит во тьме:

на его лице, у него в уме

ничего, кроме ряби.

Состоя из любви, грязных снов, страха смерти, праха,

осязая хрупкость кости, уязвимость паха,

тело служит в виду океана цедящей семя

крайней плотью пространства: слезой скулу серебря,

человек есть конец самого себя

и вдаётся во Время[57].

Иосиф Бродский, эмигрировавший в США, написавший письмо «дорогому Леониду Ильичу», получивший Нобелевскую премию по литературе, не бросивший курить после операции на сердце, умерший ещё в двадцатом столетии.

Хроники XXI века

Чу! Как ветром промчало по крыше,

И пригнулись деревья к земле,

То в леса Подбостонщины вышли

Офицеры, чуть навеселе.

Некто О’ДаЛевский, чьи записи сохранились в мировом виртуальном эфире.

Хроники XXI века

ИНТЕРМЕДИЯ В ТРЁХ ДЕЙСТВИЯХ

Действующие лица:

Джим – американский гражданин бостонского разлива. Ему нравится быть «старым солдатом» в прошлом, ныне – учёным-биохимиком. Любит блондинок и свою собаку. Он явно не в своей тарелке и очень устал. Всё-таки шестьдесят.

Наташа – американская гражданка русского происхождения. В далёком прошлом – доктор исторических наук, что подтверждено дипломом ВАК СССР. Знает о Соединённых Штатах Америки гораздо больше среднестатистического коренного американца. Великолепно владеет английским языком со всеми возможными стилистическими и идиоматическими нюансами. Любит поэзию Иосифа Бродского, спиртное в любых количествах и ругаться матом. Ей это к лицу. В свои пятьдесят с копейками мудра, как Моисей, но нестабильна, как подросток.

Бьорк – староанглийская овчарка (бобтейл). Любит всё человечество, но особенно – Джима, Наташу и блондинок. Походкой напоминает медведя. Добр, психически уравновешен. Для своих трёх лет достаточно тонок и воспитан.

СонЬя – барышня из РФ. Ей нравится средняя полоса России, Карелия, собаки, собирать грибы, спиртное в любых количествах, «Колыбельная Трескового Мыса» и «Часть речи» Иосифа Бродского. Любит только собственного мужа и его поэзию. С виду уравновешенна. Двадцать семь лет.

Все, кроме Бьорка, немного пьяны. Наташа и СонЬя периодически прикладываются к флягам, предлагая их по очереди Джиму и Бьорку. Последний – отказывается, тряся головой и чихая. Первый – тряся головой и улыбаясь. Наташа и СонЬя одеты в стиле «подмосковные пейзане» – спортивные штаны, поношенные матерчатые куртки, резиновые сапоги. Единственное отличие – головные платки повязаны в виде бандан. Джим одет как типичный американец на воскресной прогулке – джинсы, кроссовки, куртка. Смешно машет руками, отгоняя комаров. У Наташи и СонЬи – в руках плетёные корзины, у Джима – пластиковое ведро явно из-под стирального порошка. Все четверо идут по широкой просеке. Наташа ведёт их в «грибное место».

Место и время действия: первый год XXI века. Осень. Где-то в смешанном лиственно-хвойном лесу под Бостоном.

Действие первое

Некоторое время Наташа и СонЬя, ужасно фальшивя, распевают песню «А в Подмосковье водятся грибы…».

Наташа: Как мне было херово первое время в Америке, ты себе даже представить не можешь! Дело вот в чём… Каждое лето и осень в Москве по выходным я садилась на электричку вместе с подругой. Или очередным мужиком. И мы ехали собирать грибы! Я же настоящий грибной маньяк. Грибн – ИК! Блин! (Наташа громко икает, после чего прикладывается к фляге.) Я в Бостоне осталась не только потому, что Бикон-Хилл на старую Казань похож… О-о-о!!! Эти волжские леса… ИК! (Снова икает.)