Читать книгу "Кровь Заката - Вера Камша"

В каком-то странном оцепенении циалианка наблюдала, как Шарло куда-то несет бесчувственную, перемазанную глиной женщину, а за ним семенит медикус с совершенно белым лицом. То, что это была герцогиня, Сола поняла не сразу, а поняв, вся обратилась в слух, и, право слово, ей было что услышать.

Эстелу нашли на тропе возле утеса. Она то ли упала, то ли успела в последний момент спрыгнуть с обреченной лошади. Кости у графини вроде целы, но она сильно ударилась, в том числе и головой, короче, ничего хорошего.

Сердце Анастазии было готово выпрыгнуть из груди. Умом ей было жаль герцогиню, которая не сделала ей ничего плохого, но куда больше женщину мучила предательская мыслишка: если Шарль сегодня овдовеет, она могла бы стать его женой. Но возненавидеть циалианское покрывало Соле не пришлось. Как всегда, толстая Аугуста разузнала все новости и разнесла их по замку.

Во-первых, герцогиня пришла в себя, и ей лично ничего не угрожает. Во-вторых, медикус боится за ребенка, полагая, что ему мог быть нанесен серьезный вред, и предлагает прервать беременность. В-третьих, Эстела сошла с ума, так как, придя в себя, набросилась на герцога, обвиняя его в измене, чему она якобы сама была свидетельницей. Глупость, конечно, потому что Делия ре Фло, которую герцогиня «застала» со своим супругом, не выходила из замка. Но Эстела никому и ничему не верит, и то, что происходило в ее опочивальне, не поддается никакому описанию. Женщина рвалась убить и мужа, и Делию, выкрикивала жуткие оскорбления и проклятия, и в конце концов Корнелиусу пришлось прибегнуть к магии и заставить ее выпить снотворное.

– Не позавидуешь монсигнору, – заключила Аугуста, – если беременная что в голову вобьет, ее не убедишь. Понимаешь? А эта еще и головой ударилась! Да она всегда была сумасбродкой! И гордая, как Проклятый. Если герцог и грел бы чужие постели, уж я бы его не осудила, понимаешь?

Еще бы Сола не понимала!

Проклятый

– Что ты собираешься делать? – Вопрос Ларэна вырвал его из потока бессмысленной животной радости.

– Что делать? – переспросил Эрасти, разглядывая свои руки. – Не знаю… Я хотел бы остаться здесь еще немного.

Эльф молчал, и человек добавил:

– Если это невозможно, я уйду прямо сейчас.

– Это возможно, – обронил Ларэн, – ты уйдешь, когда и куда захочешь, но я должен знать, куда и когда. Сейчас можешь не отвечать…

– Отчего же, – вскинул голову Эрасти, – я уйду зимой, когда можно будет пройти через болота, а пойду я в Эртруд.

– Не в Арцию?

– В Арцию? – Эрасти удивленно поднял темную бровь. – Почему я должен идти в Арцию? Что я там позабыл?

– Разве ты не хочешь отомстить?

– Я не стану мстить Анхелю.

– Почему? Ты не веришь в его предательство или по-прежнему любишь его и потому прощаешь?

Он задумался. Иногда выразить словами то, что кажется очевидным, труднее, чем скрыть незнание в потоке витиеватых фраз. Эльф ждал ответа, было ясно, что он его не отпустит, пока не поймет. Эрасти поднял голову.

– Я попробую объяснить. Я не верю, что меня предал Анхель, я это знаю. Знал и раньше, до того, как ты мне об этом сказал. Кольцо…

– Его можно украсть.

– Можно украсть Кольцо, но не слова, с которыми мне его передали.

– А во-вторых, хотя довольно и первого довода.

– Во-вторых? – Церна кривовато улыбнулся. – Анхель не может жить спокойно, пока жив я. Понимаешь… – Ну как объяснить вечному и прекрасному созданию, наивному даже в своей мудрости, то, что может понять лишь смертный?

– Не понимаю, объясни.

А эльфы, оказывается, умеют шутить. Отчего-то это открытие поразило его больше, чем собственное чудесное спасение и осознание того, что в Тарре живут не только люди и что многое из того, что он почитал сказками, существует или существовало.

– Я жду, Эрасти.

– Может, это прозвучит глупо, но Анхель хотел того же, что и я, – справедливости и милосердия для тех, кто не может позаботиться о себе сам. Ради этого он пошел против семьи, был готов на все, даже на смерть. Это он открыл мне глаза…

– Ты прощаешь его из чувства благодарности?

– Я не прощаю его. Ларэн, ты сам завел этот разговор, так выслушай меня до конца, мне и так трудно говорить, мысли расползаются, как котята из корзинки. Если я сейчас не смогу объясниться, я этого никогда не смогу.

Эльф больше не перебивал, только смотрел огромными синими глазами. Похоже, этот разговор был ему очень важен.

– Понимаешь, Ларэн, – Творец, как же мало слов в арцийском языке! – Анхель верил в то, что делал. А я поверил ему. Я не верил ни в Творца, ни в Антипода, но Свобода стала моим богом. Свобода для всех и Милосердие для тех, кто в нем нуждается. Мы двадцать раз были готовы за это умереть, но мы не умерли, а победили. И все пошло не так. Нам казалось, что стоит выполоть сорняки, и тут же мир зарастет лилиями и виноградом. А вместо одного большого зла из земли полезли десятки малых, каждое из которых хотело стать большим… Наверное, я говорю глупо?

– Отнюдь нет. Продолжай.

– Анхелю было труднее, чем мне. Он был первым, я – вторым. Решал он, и решения эти часто были не такими, как мне хотелось, как когда-то нам обоим виделось из Мирии. Он все больше и больше становился императором, а я оставался резестантом.

В конце концов мы перестали понимать друг друга. Он считал, что по-другому нельзя, а я считал, что нельзя делать то, что делает он. Иначе зачем было нужно городить огород и свергать Пурину? Чтобы стать такими же, ну, разве что чуток лучше? Наша дружба была очень крепкой, она выдержала два года власти, но потом мы все же рассорились. Когда он приказал подавить голодный бунт. Да, голодных на улицу вывели сторонники Пурины, предварительно выкатив им вина. Да, не брось Анхель на усмирение тяжеловооруженных всадников, пьяная толпа разнесла бы не только императорский дворец, но и всю столицу. Но ведь они действительно были голодными, им было плохо.

Во времена Пурины в Мунте жили лучше, чем в провинциях, а после нашей победы всем стало одинаково худо. Анхель считал, что он справится с голодом и нищетой, но для этого ему нужно было остаться у власти. А я видел, что ему, прежде всего, нужно сохранить власть. Он, конечно, постарается накормить и защитить своих подданных, но для него они стали уже не целью, а средством, что бы он ни говорил.

Мы поссорились, это было ужасно. Мы орали друг на друга, как торговки на базаре. В конце концов я хлопнул дверью. Анхель крикнул мне вслед, чтобы я образумился. Утром мы встретились и заговорили о делах, но все это было враньем. Я думал несколько месяцев, а потом все же вернул подаренное кольцо и сказал, что ухожу.

Я решил все начать сначала. Товиус Эртрудский не лучше свергнутого нами Пурины. Я подниму восстание, а потом… В Эртруде все должно быть иначе, чем в Арции. Если мне повезет, люди увидят, что можно жить без зла, лжи, ненависти. Свобода для всех и милосердие к слабым, что еще нужно человеку? Ты молчишь?