Читать книгу "Чудовище Карнохельма - Марина Суржевская"

— Почему? — растерянно спросила я, и Рагнвальд поднял вопросительно брови. И усмехнулся.

— В мертвых землях не знают, почему мужчина хочет прикасаться к деве? Мертвые земли мертвы настолько? Наверное, поэтому вы придумали поцелуи?

— Мне говорили, что к деве нельзя прикасаться без ее разрешения, — занервничала я. — А к лирин — тем более…

— Нельзя, — покорно согласился варвар. — Только если удержаться невозможно.

Он провел кончиками пальцев по моему лицу. Уголок глаза, скула, краешек губы. Дрожь нетерпения. Короткий сдавленный вдох.

В льдистой синеве его глаз дрожала растерянная Энни. А в моих глазах отражался Рагнвальд. Белые волосы и метельные ресницы, темная стужа в глазах…

Два отражения встретились.

Рагнвальд моргнул. И резко отступил. Сжал кулаки, тряхнул головой и скривился, когда белые пряди упали на лоб.

* * *

От вида крови на ее руках шумит в голове. Или это от усталости? Он слишком давно толком не спал и не ел…

До места силы отряд двигался почти без отдыха, обратно Рагнвальд возвращался один, дав остальным ильхам возможность передохнуть в охотничьих сторожках. Но себе он этого позволить не мог.

Он шел через горный склон, с изумлением отмечая новое. Снег был не белым. Он имел десятки десятков цветов и оттенков. Лёд имел не только форму, но еще вкус, запах и голос. Он шептал, шелестел, звенел и пел. Лёд знал все и мог все рассказать. Вода изменчива и непостоянна, но замерзая, она хранит память. О ручьях, подземных источниках, росе в траве далеких южных долин, паре над котлом в Варисфольде или даже облаках на небе. Лёд помнил и шептал, пытаясь что-то поведать, но Рагнвальд заглушал этот голос, не желая слушать.

Небо… там тоже был холод. И Рагнвальд все еще помнит восторг, который ощутил словно эхо, когда хёгг расправил крылья.

А еще были ветра.

Раньше Рагнвальд знал лишь то, что ветер с юга несет тепло, а с севера — холода. Вот и все его знание. А теперь… Великие перворожденные — как же иначе все было теперь!

Ветров было много, и каждый был живым. Они рождались и умирали, как и все на земле. У каждого ветра был свой срок и свой нрав. Пока Рагнвальд шел, он ощущал разные ветра. Одни мелкие и пугливые, словно хорьки. Они прятались в трещинах, камнях и ямках, пахли южным песком и ягодами, трогали щеки осторожными, быстрыми лапами, юркали в щели скал, стоило оглянуться. А потом снова вспархивали, крутились под ногами — бестолковые, но ласковые.

Другие были сильнее и злее. Рагнвальд видел белесые глаза этих ветров, ощущал их жесткие прикосновения. Ветра-хищники налетали внезапно, могли ударить наотмашь, испытывая и пробуя его силу. Они несли запах далеких городов, голоса незнакомых людей, рычание зверей и клекот птиц. Они пили воды ледников и жар Горлохума, а потом обрушивали и то, и другое на землю. Эти ветра были непокорны и свободны, но Рагнвальд знал, что стоит захотеть — подчинятся и они. И тянуло узнать себя, обуздать такой ветер…

И были ветра-стихии, ветра-разрушители. Их Рагнвальд лишь чувствовал своим новым нутром, ощущал в вышине. Эти ветра рвали небо в лоскуты, бушевали и ярились. Их приход на землю означает гибель. Именно эти ветра сносили со скал человеческие жилища, неслись ледяным вихрем и лютым холодом. Они рождались в небе, и Рагнвальда неистово, невыносимо тянуло к ним. Именно эти ветра стелились под крыльями снежного хёгга, кормили его своей стужей, когда тот поднимался к звездам. И не было свободы прекраснее…

С трудом он выбросил из головы это желание. Стряхнул ветер, пушистой шкуркой обернувшийся вокруг руки. Ногой отбросил тот, что стелился у сапог. Зарычал по-звериному. Нельзя поддаваться. Нельзя… хотеть!

В голове все крутилось и крутилось, словно колесо на скрипучей телеге: раненый брат, совет старейшин, дикая стая, ледяной хёгг, Билтвейд… Чужачка… Все эти мысли пробуждали стужу внутри, и лишь чужачка — тепло. И Рагнвальд думал о ее волосах, о широко распахнутых глазах, о мягких изгибах, что так приятно оглаживать ладонями.

«Дева не для разговоров, Альд, дева для удовольствия, — частенько говорил во хмелю Бенгт. — Поэтому выбирай молчаливую и пышногрудую. Чтобы занимала тело, но не голову!»

Рагнвальд не слушал. И не собирался обсуждать своих дев даже с братом. Вырос, а привычка молчать осталась.

Впрочем, говорить было особенно не о чем. Дев в его жизни почти не было. Он не желал привязываться.

Рагнвальд знал, что в Карнохельме его считают заговоренным. Кто-то пустил слух, что крылатая Аста зачаровала сына от поражений в битве, от увечий и даже смерти. Иначе чем объяснить, что в каждой битве Рагнвальд впереди всех, а гибель обходит его стороной, словно боится?

Сам ильх знал, что слова эти — глупость, и его черед настанет в свое время. Но в одном карнохельмцы были правы, в одном Рагнвальд от них отличался. Он не испытывал страха. Совсем. С того самого дня, когда погибли родители. Словно его души коснулось дыхание самого Ульхёгга, и она замерзла. Рагнвальд шел в любой бой, не сомневаясь и не страшась. Ни смерти, ни боли, ни человека, ни зверя.

Да и что может быть для воина лучше, чем смерть в бою?

Понимание, что надо сделать, появилось еще там, в месте силы. А после лишь окрепло, пустило корни. Сколько раз карнохельмцы пытались заманить дикую стаю в ловушку, все без толку. Хёгги яростны, но и умны. А ледяные еще и осторожны. Ильхи гибли, а дикая стая продолжала убивать. Даже совет ста хёггов в Варисфольде одобрил желание Карнохельма уничтожить эту стаю. Конечно, если смогут. Честная битва — сказал совет.

Пока карнохельмцы проигрывали.

Но если стаю позовет свой… Если позовет он, все получится.

И сердце Рагнвальда начинало выстукивать новый ритм: получится, получится… сбудется-сбудется. Освободится. Его земля освободится.

Только надо, чтобы чужачка помогла. Он не станет врать, но и правды не скажет. Что ей до Карнохельма, этой деве из мертвых земель?

Что ему до чувств этой девы?

Вот только стоило увидеть девчонку возле башни, заслоняющейся от птицы, и ярость почти сломала ребра. От вида крови на ее руках кружится голова. Хочется рвать, терзать, выпустить холод…

С трудом сдержался.

Тонкие ладони теперь скрыты повязками, и на ткани уже проступили кровавые разводы. Если бы он не успел? Все знают, на что способна эта птица! Ястреб подчиняется воле крылатой девы, он мог и убить! Ярость внутри похожа на стужу — такая же колючая, лютая и беспощадная. Еще миг — и она выплеснется наружу. И спустится на землю ветер-разрушитель. Нельзя этого допустить.

Рагнвальд тяжело втянул воздух, пытаясь сдержать злость.

Чужачка качнула головой, и холодный ветер растрепал рыжие кудри. А потом послушно подхватил запах и вкус девы, преданно мазнул по губам ильха. И у него, Рагнвальда, пересохло в горле, и тело налилось сладкой тяжестью предвкушения. Вот-вот снова полыхнет над головой небо!