Читать книгу "Земля чужих созвездий - Артур Василевский"

Бог ты мой!..

Слейтон если воскликнул так не вслух, то мысленно.

Место, где он проснулся, было совсем не то, где они вчера остановились на ночлег. Хотя костер – вот он, почти потухший, еле тлеющий под налетом серой золы. Но все вокруг совсем другое! Другие деревья, конфигурация местности, даже запахи другие, какие-то более резкие и чистые, что ли, пьянящие, молодые! – это слово назойливо полезло в сознание.

Но ведь экспедиция не трогалась с места, как встала лагерем, так и стоит, вот и костер на месте. Значит?..

Значит, сдвинулась Земля. Как сцена в театре. Прежний ландшафт сместился за кулисы, а новый выдвинулся и занял его место.

А Мартынов неудержимо расплывался в улыбке, переходящей в торжествующий смех.

– Сбылось! – прокричал он, воздев к небесам длинные руки. – Все сбылось!..

* * *

Слейтон обвел слушателей взглядом. Откашлялся значительно.

– Здесь я подхожу к самому трудному месту рассказа, – объявил он. – Не знаю, смогу ли я объяснить то, что понимаю.

– Но вы уж постарайтесь, – улыбнулась Вивиан.

– Гм… Сразу хочу предупредить, что это может показаться невероятным. Но я успел убедиться, что это правда. И сейчас попробую убедить вас.

Итак, Мартынов возопил: «Сбылось!..» – и еще много чего орал сумбурного, восторженного и нелепого. А Слейтон не приставал с расспросами, ждал, понимая, что надо выложиться, выкричаться. И верно, Мартынов прокричался, сел, точнее, плюхнулся на землю и уставился на товарища устало, счастливо и глупо.

– Все сбылось, – повторил он.

Вот здесь, конечно, Слейтон попросил объяснений. И получил их. Правда, заставить себя поверить в них было трудно, настолько разительно они отличались от того, что привык думать об устройстве мироздания цивилизованный человек XX столетия.

Все началось много, много лет назад, когда гимназисту Саше Мартынову попалась в руки книга английского писателя Герберта Уэллса «Война миров» – о нашествии на землю марсиан, их битвах с землянами и неожиданной гибели. Саша от повести оторваться не мог, проглотил ее в один день и потом еще неделю перечитывал: то одно место, то другое, то все сразу. И ходил ошалевший, почти наяву переживая грандиозные картины сражений человеческой техники с гигантскими шагающими машинами марсиан.

С этого момента началось его увлечение астрономией.

Конечно, пылкая тяга к космосу была наивным ребячеством – ну а чем она еще должна быть у подростка?.. Но из этого детского увлечения стали вырастать по-настоящему серьезные вопросы.

Собственно, главный вопрос был один, другое дело, что он распадался на множество подчиненных, похоже на то, как большой поток разбегается на ручейки. Вот он, этот вопрос: почему в огромном космосе до сих пор реально не обнаружено никаких признаков не то что разумной, цивилизованной, техногенной, а вообще самой элементарной жизни: бацилл, бактерий, амеб и тому подобного?..

Прочтя «Войну миров», гимназист воспринял как нечто само собой разумеющееся идею марсиан – или, скажем шире, идею внеземных жизни и разума. Ведь это же совершенно естественно, – если мировое пространство полно звездных систем, а соответственно, планет, то по законам вероятности, обитаемых планет, подобных Земле, тоже должно быть немало. Так где же они, где их обитатели?..

Теория вероятностей в данном случае почему-то отказывалась работать.

Да, конечно, Уэллс надолго задал моду на «марсиан» среди писателей-фантастов. Но это беллетристика, вольная игра мысли. Хорошо писателям, они могут играть в самые залихватские гипотезы! Ну а ученые стиснуты жесткими рамками, им не до роскоши свободных идей. И при переходе на научный уровень, к фактам, рабочим версиям и теориям, приходилось говорить, что да, обитаемые планеты могут быть – но как-то так, словно сам говорящий не очень в это верит, поскольку наблюдаемая реальность не дает никаких проблесков жизни за пределами Земли. Что более чем странно: эмпирическое исследование в рамках устоявшейся мировоззренческой парадигмы приводит к тому, что бескрайний мир, в общем-то беспросветно мертвый, единственно лишь почему-то на одной из его окраин в нем оказалась крохотная живая планета – необъяснимая случайность, какое-то нелепое беззаконие в закономерном неживом пространстве.

Все это постепенно сместило фокус интереса от астрономии к биологии, и, окончив гимназию, Саша Мартынов поступил на естественный факультет университета, специализировавшись на изучении живого мира.

Великая война не очень отразилась на жизни и работе студента, хотя, конечно, воспринялась досадной помехой. Он продолжал учиться упорно и азартно, чем глубже вникал в тайны живого вещества, тем сильнее сознавал, как много здесь интересного. А наиболее глубокая тайна – проблема происхождения жизни.

Ясно, что между живым и неживым есть некие принципиальные различия. Ясно, что живое сложнее неживого. Но при этом и то и другое состоит из одних и тех же элементов системы Менделеева, стало быть, где-то в глубинной основе мир все же един. Ну и как найти эту грань, по одну сторону которой живое, а по другую неживое? Почему она вообще есть, эта грань, почему она разделила бытие на два этажа?!

В целом студент нашел себя в науке, отыскал свой путь. Он только-только ступил на него, но видел его отчетливо, данный путь уверенно вел его к статьям, трактатам, монографиям, ученым степеням…

Но тут вслед за войной грянула революция.

* * *

Мартынов никогда близко не интересовался политикой, довольствуясь, подобно большинству русских интеллигентов того времени, обтекаемо-либеральными взглядами, отчего февральскую революцию абстрактно приветствовал: права, свободы, Россия будет демократической республикой, браво… Но на жизни и работе молодого ученого это поначалу никак не отразилось, он продолжал работать как работал, хотя революция властно вторгалась с улиц в университетские аудитории и лаборатории.

Упоение демократической республикой слиняло быстро. Месяца не прошло, как налаженная, пусть и сильно притиснутая войной жизнь стала разваливаться с невменяемой быстротой. Исчезли полиция, дворники и извозчики, перестали ходить трамваи, магазины вдруг оказались либо разграблены, либо заколочены, а чаще всего и то и другое вместе. Ну и, ясное дело, пропали электричество, отопление, вода, пришлось вспоминать про свечки, печки, ведра с коромыслами…

– Эх, как это мне знакомо! – вздохнул Борисов без всякой ностальгии.

Правда, если он в самое лихолетье отсиделся в вологодской деревне, то Мартынова революция безжалостно выдернула из университета и погнала по России, как перекати-поле.

Его мобилизовали в Красную армию. Не очень разбираясь в научной специфике, зачислили в авиацию, решив, видно, что если образованный, не важно какой, то должен служить в самых «продвинутых» войсках.

Ну и послужил. Был летчиком-наблюдателем, летал в воздушную разведку, бросал на вражеские войска самодельные бомбы и железные стрелы с оперением – ноу-хау Гражданской войны. Попадал под обстрелы с земли и участвовал в воздушных боях с аэропланами белых… Не верится? Сам потом поверить не мог. Он, лабораторный затворник!.. Ничего, воевал и жив остался.