Читать книгу "Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг"

Первой женщиной-кессонщицей стала инженер-метростроевец Софья Александровна Киеня (1912-1982), которой, как и Кожевниковой, пришлось завоевывать свое рабочее место в жестокой борьбе: «Скверно мне на душе. Девушек не пускают в забой. Что же мне делать? Представьте мое положение. Рабочие моей смены находятся внизу в забое, а я, их техник, наверху. Руковожу работой по телефону. Смешно и грустно. И я твердо решила спуститься в забой, к кессонщикам. Врачи сказали: во всем мире не было и не будет девушек, работающих в кессоне. Нет, сказала я, будет! Мало ли чего не было до сих пор в мире… Я добилась своего. Скрепя сердце врачи дали мне разрешение на две недели. Но я осталась в забое до конца строительства». В.А. Богдан — несколько иной случай. Она охотно занималась бы наукой, но, как и три вышеупомянутые коммунистки, считала себя вправе претендовать на место инженера-практика. Она замечает, что разозлилась, когда один профессор не взял ее к себе на кафедру, потому что не хотел, чтобы у него работала женщина. Богдан год проработала в институте в Саратове, а в 1935 г. вместе с мужем и родившейся у них в 1934 г. дочерью переехала в Ростов-на-Дону, где муж получил должность преподавателя. Сначала она устроилась заведующей «площадкой брака» на комбайновом заводе, затем в 1936 г. — конструктором на мукомольный комбинат и признается: «Я любила свою конструкторскую работу». Т.А. Иваненко также не настаивала на практической деятельности, но считала само собой разумеющимся, что женщины могут выполнять любые инженерные задачи. Как и Богдан, она какое-то время работала конструктором. В 1931 г. она через ленинградскую биржу труда попала в конструкторское бюро «Лакокраспроект», откуда в 1935 г. перешла в Ленинградский механико-математический институт, где тоже трудилась в конструкторском отделе. Иваненко не пришлось драться за свои должности, зато получала она значительно меньше коллег-мужчин.

Наиболее выразительное свидетельство того, что для инженеров, критически относившихся к режиму, практическая техническая работа была не только увлекательна сама по себе, но и выполняла еще одну функцию, можно найти у А.П. Федосеева. На производстве он спасался от политики. Только завод позволял ему найти себя, смысл и цель своего существования. Закончив учебу в 1936 г., Федосеев пришел на ленинградский электроламповый завод «Светлана». Он рьяно взялся за порученную ему работу и совершенно в нее «погрузился». Это рвение помогало ему многого вокруг не замечать: «Так или иначе, но я тогда был вполне удовлетворен своей работой, хотя жизнь и была тяжелой, и это продолжалось до середины 1937 года…»

Техника представляла собой убежище, куда скрывались инженеры вроде Федосеева и Богдан; они «эмигрировали» в технику Преимущество такой «эмиграции» заключалось в том, что внешне она выглядела особенно ревностной поддержкой социалистического строительства и, следовательно, целей советской власти. Существовала, однако, большая опасность, что активный и примерный труд повлечет за собой «награду» в виде дополнительных заданий, которые заставят инженера выступать перед заводской общественностью и обозначить свою политическую позицию. Богдан слыла на мукомольном комбинате образцовым инженером, и поэтому ей все время доверяли новые поручения. Ей пришлось вести общественную работу, участвовать в кампании выборов в Ростовский горсовет, разъяснять и нахваливать рабочим комбината Сталинскую конституцию. В 1939 г. она стала заместителем председателя фабрично-заводского комитета (ФЗК), в 1941 г. — уполномоченной по технике безопасности, а после того, как началась война, — главным инженером. Подобная карьера кажется абсурдной, если подумать, как ненавидела Богдан советскую власть и всех коммунистов. Но, будучи первоклассным инженером, она заодно считалась надежной и достойной доверия коммунисткой. Все эти повышения по службе противоречили интересам Богдан, поскольку она любила свою конструкторскую работу и больше всего хотела спокойно заниматься ею, не отвлекаясь ни на какие другие обязанности. Нечто похожее происходило и с Федосеевым, которого в середине 1937 г. назначили помощником заведующего центральной лабораторией радиотехники. У него в подчинении оказалось несколько сотен сотрудников, в его задачи отныне входили координация работы различных лабораторий, проверка технических отчетов и решение других организационных и административных вопросов: «Однако уже через месяц я ощутил страшную тягость и пустоту моих занятий. Весь мой пыл исчез, и я стал ходить на работу как на каторгу». Федосеева, как и Богдан, вынудили покинуть место его «эмиграции» и взвалить на себя управленческие обязанности, которые были ему совершенно не по душе.

Инженеры, относившиеся к большевикам нейтрально или враждебно, все же имели с советской властью кое-что общее, даже если не хотели этого признавать: они точно так же преклонялись перед техникой. Но если коммунисты видели в своей работе созидательный труд на благо советского общества, то для них производство служило спасением от конфликта с окружающей политической действительностью.

Пропагандируемое средствами массовой информации увлечение практической инженерной деятельностью находило широкий отклик среди молодых инженеров, формируя их самосознание. Советский инженер почитал за честь быть практиком, осваивающим свою профессию с самых низов. На этой почве дети рабочих и «буржуев» сливались в единую советскую техническую интеллигенцию, имевшую перед собой одну цель — трудиться в рядах передовиков и новаторов, и неважно, что кто-то делал это, чтобы строить социализм, а кто-то таким способом старался отстраниться от большевиков. Для них наступила эра техники, эра инженера.

в) Конфликт поколений

Начинающие инженеры устремились на заводы и фабрики в качестве новой технической элиты. В романах и газетах они читали, что старые инженеры в лучшем случае некомпетентны, а в худшем — «вредители», и вот теперь сталкивались с представителями старшего поколения на рабочем месте. Часто это происходило как раз в тот момент, когда старая интеллигенция реабилитировалась. В своей знаменитой речи «Новая обстановка — новые задачи хозяйственного строительства» 23 июня 1931 г. Сталин объявил о завершении культурной революции и реабилитации старых и беспартийных инженеров. Он нашел «глупым и неразумным» «рассматривать теперь чуть ли не каждого специалиста и инженера старой школы, как непойманного преступника и вредителя» и велел «изменить отношение к инженерно-техническим силам старой школы, проявлять к ним побольше внимания и заботы, смелее привлекать их к работе». К середине 1931 г. тон прессы в отношении инженеров заметно потеплел. Газеты теперь главным образом рассказывали, как «пролетарский суд» очищает инженеров от подозрений и «зорко стоит на страже защиты прав честных специалистов». Обвинения в адрес технических специалистов отныне осуждались как «яркий образец безобразного нарушения указаний тов. Сталина об отношении к специалистам», «абсолютная политическая близорукость» и подрыв «авторитета ИТР».

Старые инженеры понадобились в начале 1930-х гг., поскольку многие молодые советские инженеры оказались плохо образованными, а потребность в хороших технических работниках по мере пуска все новых и новых фабрик и заводов неуклонно росла. Молотов признавался: «Без этих старых высококвалифицированных кадров у нас и теперь не может обойтись ни одна отрасль промышленности». Таким образом, старые кадры снова приобрели большой вес, а новые, многие из которых с младых ногтей привыкли видеть в старом инженере врага, внезапно были поставлены перед необходимостью учиться у старшего поколения. Такая ситуация таила в себе большой конфликтный потенциал. «Инженерный труд» отмечал, что обе группы зачастую относятся друг к другу «прохладно». Старики видят в молодых конкурентов, а молодые держатся очень «замкнуто». В качестве примера приводилась история одиннадцати молодых инженеров, ушедших с завода, на который их распределили, потому что коллеги старшего поколения не давали им работать. С одной стороны, старые специалисты лишили их всякого авторитета, возмущался молодой техник, а с другой стороны, никто не помогал им, когда они нуждались в помощи. И другие выпускники вузов жаловались, что старые специалисты не доверяют молодым ответственных заданий и не сотрудничают с ними. Эту проблему отразил Яков Наумович Ильин (1905-1932) в своем романе «Большой конвейер», где молодой инженер Шилов относится к старому инженеру и бывшему «вредителю» Александру Сергеевичу Ставровскому с недоверием и опаской, подозревая, что тот может дискредитировать молодого большевика своими действиями. Нарком Орджоникидзе констатировал натянутость отношений между поколениями. Он предупреждал молодых инженеров, чтобы «не задирали нос»: им еще многому предстоит научиться у старых специалистов. Приоритетной задачей, подчеркивал нарком, является образование и повышение квалификации молодого поколения: «Из них сколько угодно людей капризных, из которых, возможно, ничего и не выйдет, но в целом это НАШЕ поколение, это НАША техническая интеллигенция, их надо поддерживать, им надо помогать расти и учить их».