Читать книгу "Непоборимый Мирович - Вячеслав Софронов"

Тогда Мирович, не выпуская из рук свой протазан, рванулся к белобрысому раненому, совсем еще мальчишке, и вывел его из общей шеренги, посадил на землю, а тот смотрел на него широко открытыми глазами и что-то говорил, но Василий не слышал его слов, потому что сам был оглушен произведенным залпом.

Когда он вернулся на свое место, то стрелки, произведшие выстрел, перешли из первой шеренги в последнюю и принялись уже без всякой команды заряжать свои мушкеты, а в первом ряду оказались те, кто до этого находился сзади. Они тоже изготовились к стрельбе, целясь в кого-то, видного лишь им, в рядах противника. Среди них стоял Тахир рядом с другими земляками-азиатами. Василий отметил, что его прежде всегда веселое лицо сделалось вдруг окаменевшим, а взгляд стал холодным и жестким. Он поставил мушкет точно на такую же, что была у него на учениях, раздвоенную ветку, взвел курок и, чуть повернув голову в сторону, терпеливо ждал команду.

Мирович начал всматриваться в прусские ряды, которые, казалось бы, даже не дрогнули после залпа русских мушкетов, и увидел, что на земле бились в предсмертных конвульсиях несколько человек, хотя перед строем по-прежнему гарцевал офицер в шляпе с красным пером и палашом в руке.

– Тахир, сбей этого петуха с коня. Христом Богом прошу, уложи его! – не повышая голоса, проговорил он, не надеясь, что тот услышит его.

Тахир чуть заметно кивнул, дав понять, что все понял.

– Огонь! – наконец-то раздалась команда, которую все ждали с нетерпением.

Залп… Дым… Тишина… Дым рассеивается… И тут Мирович с радостью увидел, что вороной конь несется по полю без седока, а тот неподвижно лежит на земле, а его шляпа с пером валяется рядом с хозяином.

– Ай да Тахир! – зацокал он языком, не смея выкрикнуть это громко. – Ой, молодец!

А тот услышал похвалу командира и, переходя из одной шеренги в другую, лукаво подмигнул ему в ответ.

Перестрелка длилась еще некоторое время. Несколько раз подносили корзины с патронами для мушкетов. Лица почти всех солдат были покрыты слоем гари, словно все они дружно пробирались через печную трубу и изрядно испачкались в саже. В капральстве у Мировича убили двух человек и трое оказались ранены, а атака кавалерии, что пророчил подпоручик Желонин, так и не начиналась. Мирович никак не понимал, чего они ждут. Может быть, им должны подать сигнал к общей атаке? Или они дожидаются, когда дрогнут русские полки?

Но вот и конники пришли в движение и выстроились в боевой порядок: вперед вновь выехали трубач и два знаменосца с распущенными знаменами, офицеры заняли свои места перед строем нескольких сотен драгун. Василий, не особо разбираясь в отличиях гусар от уланов и драгун, решил для себя, что это были именно драгуны. Те на какое-то мгновение замерли, а потом медленно начали заполнять собой все пространство от леса до центра поля.

Вначале они ехали шагом, и в этом их движении было что-то торжественно-угрожающее и одновременно чудовищное, страшное. Прозвучала резкая, отрывистая даже, как показалось Василию, лающая команда, и всадники вынули из ножен свои палаши, взметнули их вверх, словно пытались достать до самого неба и рассечь его на части. Вот они пришпорили коней, и те перешли с шага на галоп, и удары их тяжелых копыт о землю эхом отразились от стоящего позади них леса, а потом, многократно усилившись, долетели до русских позиций. После того как конница пошла в атаку, прусская пехота прекратила стрельбу и, опустив штыки на уровень груди, медленно двинулась вслед за кавалерией, надеясь довершить начатую ею атаку.

В русских рядах наступила неожиданная тишина, и все замерли, ожидая, что предпримут командиры. Приказа открыть огонь не было, поэтому все нервно переступали с ноги на ногу, а большинство выставили перед собой мушкеты, проверив, прочно ли закреплен на них штык. Солдаты задних рядов невольно поглядывали назад, прикидывая, нельзя ли будет им укрыться в ближайшем леске, но бежать боялись, опасаясь попасть в руки находившегося где-то в тылу Рамазана.

Мировичу тоже стало не по себе от ожидания скорого столкновения с конницей.

«Чего они там ждут? – со злостью думал он. – Почему медлят? Нас же сомнут, раздавят, и тогда солдаты не выдержат, бросятся врассыпную под немецкие тесаки, и их уже ничем не остановишь. Каков же будет приказ?»

– Кругом! – неожиданно раздалась команда. – Всем назад!

Солдаты браво развернулись, отчего Мирович оказался впереди всех, и скорым шагом, а кто и бегом, двинулись к лесу. Там снова прозвучала команда «кругом», и теперь он был снова сзади солдатской шеренги, а за ним в пяти шагах высилась толстенная столетняя сосна, и, как он успел заметить, под ней поблескивал неестественно расплющенный ствол пушки, а рядом стоял артиллерист с зажженным фитилем.

– Сдвоить ряды! – была отдана очередная команда, и солдаты, зайдя каждый второй за стоявшего рядом соседа, сократили длину строя ровно наполовину, благодаря чему между ротами образовалось свободное пространство, позволяющее пушкарям вести обстрел из своих орудий. Строевые занятия явно пошли солдатам на пользу, и они без запинки выполняли довольно сложные построения, экономя тем самым время для подготовки к обороне.

А далее все пошло и совсем славно. Солдаты изготовились к стрельбе, подпуская пруссаков как можно ближе к себе. Выжидали удобного момента и артиллеристы, меж тем как конская лава подкатывала все ближе к лесной опушке. И когда до них осталось не более двадцати шагов, был дан приказ открыть огонь.

Разом сзади Мировича жахнула пушка, и его спину обдало смрадным запахом чего-то кислого и горького. Ему казалось, что раскаленное ядро пролетело на расстоянии вытянутой руки от него, а вырвавшееся из пушечного жерла пламя обожгло ему рукав кафтана, и он вновь перестал что-либо слышать, а рассмотреть что-то из-за опускавшихся на землю клубов дыма было и вовсе невозможно. Дышать тоже стало тяжело, и он даже закашлялся, выплюнул на землю сгусток ядовитой слизи, попавшей вместе с копотью в горло. Кашель одолел не его одного: большинство солдат, находившихся в непосредственной близости к батарее, тоже дружно кашляли и плевались, поминая на чем свет стоит соседей-артиллеристов.

Наконец клубы дыма поредели, к Мировичу вернулся слух, и он увидел поблизости нескольких лошадей со вспоротым от разрывов снарядов брюхом, катающихся по траве. Выброшенные из седел всадники лежали чуть позади них и пытались подняться на ноги.

«Их можно прямо сейчас захватить в плен», – мелькнула у него мысль, но, присмотревшись, он увидел, что к раненым спешат прусские конники, протягивая к ним руки, а потому столкновение с ними было бы для русских солдат небезопасно. Да и атака, судя по всему, еще не закончилась, и основная масса пруссаков, оказавшихся позади тех, по кому пришлись выстрелы, вовремя развернулась и сейчас перестраивалась в боевой порядок.

– Вот чертяки, не успокоились еще! – крикнул кто-то из строя, и Мировичу показалось, что это был голос Фоки.

– Да они от нас просто так не отцепятся, – поддержал его другой голос, – прицепились, словно репей к собачьей заднице, пока не отдерем, не отлипнут. Знаем мы их, пруссаков!