Читать книгу "Полночная ведьма - Пола Брекстон"

– Но я вовсе не хочу, чтобы вы подумали, будто мне не терпится выпить бренди.

– О, боюсь, думать о своей репутации вам уже слишком поздно. Я уже решила, что вы закоренелый пьяница, часто ходящий в пабы по утрам.

– А вы особа, готовая сопровождать подобного субъекта.

– Похоже на то.

Он улыбается ей и настолько забывает обо всем кроме нее, что чуть не попадает под колеса мчащегося на полной скорости кабриолета.

– Осторожнее! – Лилит тащит его обратно на тротуар. – Хорошо, что в вашем сегодняшнем загуле вас сопровождаю я, иначе вы, возможно, не дожили бы до того, чтобы снискать славу.

– Тогда вы должны всегда быть со мной, когда я хожу по тем многочисленным пабам, где меня знают по имени. Это ваш долг перед миром искусства. Как бы вы жили с мыслью, что меня задавил омнибус, потому что вас не было рядом, чтобы вытащить меня из-под его колес? Только подумайте, какая это была бы потеря для будущих поколений.

Мгновение она пристально смотрит на его лицо.

– Вы всегда так дразните своих гостей?

– Только тех, кого я приобщил к разгульной жизни.

Он вдруг понимает, что они оба остановились и внимательно разглядывают друг друга, ничего при этом не говоря, словно слова разрушили бы всю прелесть момента.

– Лилит, – произносит он наконец, – я постоянно о вас думаю. С той вечеринки. С тех пор, как мы с вами говорили…

– Пожалуйста, не надо…

– Брэм! – кричит Перри, ушедший вперед. – Поспеши!

Брэм и Лилит догоняют Перри и Шарлотту, и вскоре все четверо добираются до видавшей виды окрашенной коричневой краской двери паба. Латунная пластинка, защищающая дверную обвязку от загрязнения пальцами, почти стерлась от частых прикосновений. Дверь скрипит, когда Перри толкает ее, и все четверо входят внутрь.

«Солдатский герб», как и другие лондонские пабы, был построен для того, чтобы одновременно в нем могло выпивать как можно больше людей, и имеющиеся в нем удобства предназначены для того, чтобы клиенты могли побыть здесь подольше и перекинуться парой слов, не мешая, однако, такому серьезному делу, как распитие спиртных напитков. Пол тут настлан из широких досок, что выгодно отличает этот паб от тех его собратьев, где пол все еще остается земляным. Рассыпанные по половицам свежие опилки свидетельствуют о том, что хозяин прилагает хотя бы минимальные усилия, чтобы поддерживать чистоту, правда, очень скоро эти опилки будут затоптаны множеством мокрых и грязных ботинок, что сведет все его усилия на нет. Вдоль дальней стены тянется высокая барная стойка, отполированная за много лет рукавами постоянных клиентов. На находящихся за нею полках выстроились большие блестящие оловянные пивные кружки, чашки из толстого фаянса и массивные стеклянные стаканы. Здесь же на всеобщее обозрение выставлены бочонки с элем, большие плоские бутыли с сидром и дешевым красным вином. На верхней полке стоят бутылки джина, рома, бренди и виски. Продается здесь и курительный табак, а также недорогой, но неплохой нюхательный. Сейчас еще рано, народу в пабе немного, и голоса тех клиентов, которые уже пришли, сливаются в тихий гул, не похожий на пронзительные крики и грубый смех, которые слышны здесь по вечерам.

Брэм подводит гостей к широкому очагу, и все они усаживаются на обшарпанную, но удобную скамью со спинкой, на блестящем черном деревянном сиденье которой лежат обшитые выцветшей гобеленовой тканью подушки. Мужчины подходят к стойке, и Брэм отчаянно шепчет другу на ухо:

– У тебя с собой есть деньги?

– Приятель, – Перри, похоже, ошеломлен, – я думал, они у тебя.

– С какой стати тебе так думать? С тех пор как я приехал в Лондон, я не продал ни одной картины и потратил почти все деньги, которые привез с собой. Только вчера я отдал Джейн два фунта на расходы по дому. – Брэм, прищурясь, смотрит на дорогое пальто Перри. – Неужели у тебя совсем нет сбережений? И тебе совсем ничего не присылают из дома?

– Мои родители, увы, не одобряют тот путь, который я избрал, и не желают оказывать мне поддержку. Я зарабатываю, сколько могу, продавая свои рисунки, но в последнее время я был так занят помощью Мэнгану, что почти ничего не нарисовал. А теперь, когда он заболел, в доме царит такая свистопляска, что почти невозможно что-либо писать.

Брэм не может с этим не согласиться. И ему слишком хорошо известно, как трудно в Лондоне сводить концы с концами. Он шарит в своих карманах, Перри делает то же самое. Вместе они наскребают три шиллинга и шесть пенсов.

– Ну что ж, – Брэм делает быстрый подсчет, – на это мы можем позволить себе по одному бренди на брата и купить небольшую бутылку для Мэнгана.

– Только по одному? – Перри вздыхает. – Какая жалость, что нам не удастся посидеть подольше в такой восхитительной компании, – добавляет он, бросая печальный взгляд на Шарлотту.

– С этим ничего не поделаешь, – говорит Брэм и заказывает напитки у одетого в передник бармена. – Придется постараться наилучшим образом использовать то время, которое у нас есть.

Они возвращаются к своим спутницам, которые уже расстегнули пальто, но, видя, что очаг дает недостаточно тепла, предпочли их не снимать. Перри садится так близко к Шарлотте, как только позволяют приличия, и заводит разговор о танцовщице Айседоре Дункан, которая недавно произвела фурор в парижском обществе. Брэм садится на низкий стул напротив Лилит и ставит напитки на стоящий между ними столик. Он пользуется случаем, чтобы вглядеться в ее тонкий профиль, когда она поворачивает голову, чтобы посмотреть на языки пламени, которые пляшут на угле, горящем в очаге.

– Как бы мне хотелось написать ваш портрет.

Эти слова срываются с его губ, прежде чем он успевает подумать о том, разумно ли произносить их вслух. И тут же понимает, что сказанное им звучит слишком лично и слишком много говорит о нем самом. Лилит устремляет на него задумчивый взгляд.

– И как бы вы изобразили меня? – спрашивает она. – Так же, как мистер Мэнган изображает Шарлотту – в виде греческой богини?

– О боже, конечно, нет! – Изрядный глоток бренди уже притупил его осторожность.

– Нет? Почему же? Разве вам не нравится, как он ее изображает?

– Уверен, у него получится потрясающая скульптура и он сработает в своей манере, так, как он видит. Но подобная поза, подобный стиль, как бы выразиться…

– Понимаю. Это не ваш стиль.

Он качает головой.

– Нет, не мой, и к тому же вам бы он не подошел.

– В самом деле? Тогда, пожалуйста, скажите, что бы мне подошло? Как именно вы меня видите?

Он мнется, не зная, насколько может открыть ей то, что у него на сердце. Не зная, что может рассказать ей о себе и о своих чувствах. Но потом образ, в котором ему хочется написать ее, в котором он хочет увековечить ее, встает перед ним так ярко, что он не может устоять перед искушением поделиться им с ней.