Читать книгу "Дождь в Париже - Роман Сенчин"

«Паспорт у меня с собой».

«Ну я же сам вчера сказал, что невеста, чему ей удивляться?» – попытался объяснить себе ее деловитость Андрей.

* * *

Открыл глаза легко, как не спал. Долго, не шевелясь, прислушивался к себе. Было легко, почти невесомо. Ни похмелья, ни тошноты, ни ноющих болей, какие часто бывали при пробуждении. И дышалось свободно, обеими ноздрями. Воздух втекал в грудь, напитывал кровь кислородом, и она, свежая, разбегалась по телу до самых дальних сосудиков.

Лежал, наслаждаясь этой легкостью, но пошевельнуться боялся. Сейчас двинет головой или рукой, и навалится… Всё навалится. Все сорок прожитых лет. Тяжелые, холодные, липкие, словно вынутые из болота гробы.

Они и так наваливались. И наяву, и во сне. Но часто, что называется, мысленно, а по утрам после вечерней пьянки наваливались физически. Да и без пьянки он давным-давно не вскакивал с постели запросто, а сползал, кривясь и ругая новый день. Новый день, который нужно пережить.

Раньше по утрам часто прибегал сын. Тормошил, заставлял играть, возился в кровати. Топкин, помнится, раздражался. Не сознавал, что это и есть счастье…

А утро ли сейчас? В комнате был полумрак, но он здесь и ночью и днем. Разве что днем огней меньше. Топкин покосился на окно. Оно слегка светилось серовато-белым… Если и утро, то раннее-раннее. Дождя не слышно.

Еще полежать. Еще вот так полежать немного, пока ничего не ноет, не колет, не хочется в туалет…

О предстоящей свадьбе, конечно, сообщил родителям, но они, еще не привыкшие к его разводу с Ольгой, не приехали. Отправили сестру.

Татьяна стала совсем иностранкой. Даже интонация изменилась, сделалась какой-то нерусской. И в одежде – широкие штаны как бы из мешковины, бесформенная блуза, плоские туфли.

«Ты беременна?» – спросил Андрей.

«Я? Не-ет. Я только начала входить в курс дела на службе».

Татьяна в прошлом году окончила в Тарту Школу экономики.

«М-м… Эстонский-то выучила?»

«Конечно! Без него – никак. Образование переводят на эстонский и английский. А родители наоборот…»

«В смысле?»

Татьяна поморщилась:

«Совсем, э-э, орусились. Есть ведь такое слово?.. Папа бороду отпустил… эта, косоворотка… Мама – крестьянка настоящая. Руки страшные стали… Всё на собрания ходят в общину, молятся…»

Денег на свадебную гулянку было в обрез; Андрей пригласил лишь ближайших друзей, со стороны Женечки собралась родня, несколько ее одноклассниц, однокурсниц по институту. Тех парней, что были с ней тогда в «Аржаане», Андрей не увидел. Только порадовался этому, как Женечка сообщила:

«Будем отмечать долго, несколько дней. Сейчас – официально-семейный уровень».

«Еще обряды заставит какие-нибудь проходить», – подумал Андрей чуть ли не с ужасом, и вспомнился главный кришнаит их города – староватый, сухой, с тонкой косицей, собранной из остатков волос. И вот он совершает над ним какой-то обряд, беспрерывно бормоча: «Лиам-лиам-лиам-лиам, Кри-ишна, Кри-ишна. Лиам-лиам-лиам-лиам, Кри-ишна, Кри-ишна…»

С родителями Женечки познакомился недели за две до свадьбы.

Они жили в квартале от Андрея, в такой же блочной пятиэтажке, на третьем этаже. Трехкомнатная квартира. Двое старших братьев Женечки выросли и уехали. Маму, моложавую, пухленькую женщину, уродовало навсегда, кажется, прижившееся на лице выражение тревоги, а папа, тоже совсем не старый, был словно пришиблен – всё курил, молчал, грустно смотрел на дочь, на жену, на Андрея, незнакомого парня, который вот-вот оторвет от них Женечку.

«Они у меня инженеры, из романтиков, – с усмешкой, но тоже грустноватой, сочувствующей, хотя и не без примеси злобы, сказала потом Женечка. – Жили в Калуге. Знаешь? С детства дружили, вместе институт окончили, женились на первом курсе. И потом попросились куда-нибудь подальше. На Дальний Восток хотели, на Сахалин. На БАМ простыми рабочими. Прикинь! А у них уже Славка был, мой брат старший. Ну, в итоге их распределили сюда, на ТЭЦ нашу. Молодая республика, развивается ударными темпами… Но сколько я себя помню, что-то у них романтики не было видно уже. И в перестройку не верили… Да и братья постоянно предъявы кидали: на фига, типа, из нормальной России в эту жопу мира забрались…»

«Погоди», – перебил Андрей, только сейчас вспомнив, что не знает, сколько Женечке лет, спросил.

«Четыре дня назад девятнадцать стукнуло», – сказала она как-то с гордостью. То ли гордясь, что такая взрослая, то ли, наоборот, молодая.

«А почему мы не отметили? И не сказала ничего…»

«Я свои дни рождения не отмечаю. Пока. Фигня это… Так, посижу, подумаю, что за год было, и – дальше жить… И вот, – продолжила рассказывать про родителей, – хотят переезжать. Уже бы давно уехали, если б не я. Теперь, может, и уедут».

«После свадьбы», – добавил про себя Андрей, а вслух спросил:

«А ты не хочешь?»

«Уехать? Не-ет! Никогда… Только если как беженка… Язык я почти знаю, пытаюсь в психологии разобраться… Ты вот злишься, что я тебя по всяким чудакам таскаю. – Андрей успел буркнуть “да я не злюсь”. – Но это не просто так, не ради прикола. Нужно понять, что здесь будет. Место ведь… – Женечка на мгновение запнулась. – Место сакральное – Тува. Центр Азии – не просто формальность. Это часть Вечного материка. Тибет, Гималаи, Тянь-Шань, Алтай и наши Саяны… И нельзя его потерять. И так уже сколько всего раздали, раздарили, позволили отделить…»

И Женечка стала говорить об огромном каменном русском кресте в Туркмении, о Новоархангельске, о российских флагах на Гавайях, о племенах на островах Тихого океана, просившихся под власть русского царя… Андрей, хоть и слышал об этих фактах, с удивлением слушал ее: не так часто встречаешь девчонку с такими знаниями, а главное – мыслями.

«Туву нам терять нельзя, – доказывала она горячо, словно Андрей спорил. – Из России ее, ясное дело, никто не отпустит, но без русских здесь не будет России. То же самое, что сейчас в Чечне… Хорошо хоть, что тувинцы не мусульмане».

«Почему?»

«Ну как… – Женечка серьезно, почти как преподаватель в институте, посмотрела на Андрея, и ему так захотелось от этого взгляда на юном лице подхватить ее и понести на постель, что ноги задрожали. – Мусульмане в любом случае стремятся вырваться из светского государства, чтоб создать свое, исламское. Ну вон как в Иране была революция, и в Афгане из-за чего война столько лет… Слава богу, у них тоже свои метания – сунниты там, шииты, – между собой пока в основном грызутся. А если бы были едиными, они бы весь мир своим сделали. Как они в первые века распространились – от Индии до Испании… А с тувинцами такими – полубуддистами, полушаманистами – можно поладить. Зря их, конечно, в православие не обратили в свое время, как хакасов с алтайцами. Там-то тишь и благодать почти… Так что, – она вздохнула, обрывая эту спонтанную лекцию, – я здесь родилась и здесь буду жить. Моя земля! – крикнула Женечка, и Андрей тревожно оглянулся: разговаривали на улице. – И ты ведь не уехал со своими. Тоже ведь не просто так».