Читать книгу "Неизведанная территория. Как "большие данные" помогают раскрывать тайны прошлого и предсказывать будущее нашей культуры - Жан-Батист Мишель"

Однако идея «Венского кружка» была скорее не вопросом политической цензуры, а философского отношения к границам науки.

Возможно, в то время члены кружка и были правы. Идеи вроде коллективной памяти довольно долго находились вне пределов научного изучения. Однако, получив в свое распоряжение n-грамы, мы можем заняться исследованием подобных концепций. Можно ли измерить ее так же, как мы тестируем память отдельно взятого человека?

Тест памяти

Но если мы собираемся заняться измерениями коллективной памяти, нам стоит для начала понять, как выглядит наука о памяти индивидуальной. Для этого мы обратимся к другому философу, жившему в Германии в XIX веке, – Герману Эббингаузу[170]. Он исследовал принципы работы мышления, то есть работал в области, которую мы сейчас называем психологией. Однако в его время психология была лишь подразделом философии, а не самостоятельной наукой. Люди были склонны выдвигать различные теории относительно мышления, но редко проводили эксперименты.

Эббингауз работал еще до времен «Венского кружка», однако он тоже полагал, что в основе человеческого знания лежит опыт, измерения и эмпирические подтверждения. Он был не особенно упертым фанатиком своих идей и не считал, что большинство концепций психологии, неизмеренных и, возможно, неизмеримых, представляет собой лексический мусор. Вместо этого он задумался над тем, как придать исследованиям мышления более эмпирический характер. Для этого он решился на небывалый шаг: изучение собственной памяти с помощью исключительно экспериментальных методов.

Он тут же столкнулся с проблемой, напоминавшей ту, с которой мы столкнулись при изучении славы. Концепция памяти была достаточно расплывчатой. Эббингаузу нужно было сузить ее фокус, заменив масштабную и расплывчатую область памяти небольшим количеством четко определенных и подлежащих изучению свойств. Он решил ограничиться двумя вопросами – как быстро мы учимся новому и как быстро забываем.

Но, даже сузив масштаб исследований, Эббингауз столкнулся с другими серьезными проблемами. Наиболее успешные эксперименты проходят в условиях изолированной и контролируемой среды. Человеческая память таковой не является. Каждый элемент информации в нашем мышлении включен в целую сеть концепций. Мы выстраиваем ассоциации с известными нам фактами, идеями, людьми, эмоциями, местами и событиями. Эти комплексные отношения оказывают огромное влияние на процесс запоминания. В результате становится довольно сложно изучить способность к запоминанию конкретного факта в отрыве от всего остального. Мы уже видели, как благодаря определенным ассоциативным связям неправильные глаголы типа burn – burnt, learn – learnt, spell – spelt и spill – spilt могут успешно выживать в течение столетий. И подобные эффекты памяти представляют собой не исключения, а правила.

Чтобы обойти эту проблему, Эббингауз придумал довольно элегантное решение. Он понял, что большинство ассоциаций связано либо со звучанием, либо со смыслом того, что вы пытаетесь запомнить. Для того чтобы минимизировать нежелательные ассоциации, он решил запоминать случайные последовательности букв. Для этого он создал специальный словарь, состоящий из 2300 буквенных последовательностей. Каждая последовательность состояла из трех букв, согласной-гласной-согласной, типа CUV и KEF.

Он убедился в том, что ни одна из последовательностей не напоминала слово. В этом холодном новом мире не было места для любви (LUV – созвучно слову love – «любовь»), времени для объятия (HUG – «объятие») и места для смысла.

Для измерения своего процесса обучения Эббингауз брал случайные бессмысленные последовательности из своего словаря, выстраивая из них списки. Таким образом он мог измерить количество времени, необходимое на озвучивание списка и его безошибочное воспроизведение. Для измерения забывания Эббингауз добавил в процедуру еще один шаг. После изучения списка он ждал какое-то время, а затем проверял, какую часть списка помнит. Многим потенциальным участникам тестирования идея запоминания длинных последовательностей случайных словосочетаний изо дня в день могла бы показаться скучной, однако Эббингауз имел колоссальное влияние на одного добровольца – самого себя. И в 1878 году Эббингауз начал изучать память, используя себя как единственного подопытного кролика.

В течение двух лет он придерживался болезненно жесткого распорядка, ежедневно посвящая много времени запоминанию случайных и бессмысленных словосочетаний. Он учил список за списком, следуя графику и повторяя их в постоянном ритме, диктуемом тиканьем механических часов. Он систематически исследовал множество комбинаций переменных – длины списка, времени дня, продолжительности времени, проведенного за запоминанием, места конкретных словосочетаний в списке, временного интервала между повторениями и так далее. Эббингауз был одним из самых упорных исследователей в истории психологии.

И природа вознаградила его целым рядом поразительных открытий. Например, Эббингауз узнал, что при изучении одного списка за другим огромную роль играет время обучения. Эта связь между количеством словосочетаний, которые ему удалось запомнить, и временем называется в наши дни кривой обучения, а когда люди говорят о «наклоне кривой обучения», то вольно или невольно обращаются к выводам Эббингауза. Также Эббингауз сделал несколько важных открытий относительно забывания. Он заметил, что спустя всего 20 минут, как правило, забывал почти половину слов из списка. Однако скорость забывания, по всей видимости, замедлялась; даже месяц спустя он помнил примерно пятую часть списка. Открытая Эббингаузом связь между забыванием и временем называется «кривой забывания».

В совокупности кривая обучения, кривая забывания и процедуры, использованные для их выявления, заложили основу для современных научных исследований человеческой памяти. Идея бессмысленных словосочетаний оказалась настолько эффективной, что она остается основным методом в области психолингвистики и по сей день. На самом деле работа Эббингауза стала поворотной точкой для современной психологии как таковой. И, разумеется, его личная готовность изучать самого себя не имеет аналогов. Уильям Джемс, отец-основатель психологии, говорил об удивительной самоотверженности Эббингауза, превознося его за «героизм, проявленный в поиске истинных средних значений». Также Джемс назвал исследования памяти «самым блестящим исследованием в истории экспериментальной психологии».