Читать книгу "Мы взлетали, как утки... - Комбат Найтов"

Забрался в хвост «галифакса», попробовали отработать наведение. Нет, много машин он не возьмет, но с двадцатью справиться можно. На земле – метель, низкая облачность. Машины по одной отрываются от земли, потом долго собираемся. Я раскладываю «пасьянс» на планшете, приписывая каждой отметке позывной. Наконец легли на курс, ведущий в море. Рядом со мной сидит еще один будущий штурман наведения. Где-то под нами Либава, идем в сторону маяка Риксхофт. Не доходя него, ворочаем налево на курс сто сорок. Наш борт отходит от группы, она начинает перестраиваться в кильватерную колонну, набирая четкие дистанции между собой. Внизу – сплошная облачность, высотой почти пять километров. Мы идем на шести двести сорок. Ходить на «четких» высотах немцы всех отучили. Зенитчики у них обученные.

Ищу позицию, когда одновременно вижу отметки с земли, но не сплошную засветку, и своих бомберов. Даю одновременно объяснения старлею Никифорову, ученику. Обнаружил маяк Кальберг, доворачиваю на него остальные машины, пересчитывая курсы каждому. Идут, пеленги не меняются. Поочередно встают на вираж, я – мористее и вижу всю цепочку и две точки, которые соединил прозрачной линейкой. Отрабатываю с каждым его курс и снос. Все идут как по ниточке. Немцы открывают заградительный, отвлекаясь и на наш самолет, не понимая, что происходит. Они точно не могут определить вслепую высоту и ставят разновысотное заграждение. Определил разрыв по высоте, передал на борты. Штурман пересчитал треугольник, дал дистанцию. Головная машина подошла к рубежу и сбросила пакетом все шесть тонн, отворот.

После первой очереди у немцев перестало стрелять на некоторое время большое количество батарей. Заграждение рухнуло. Во что попали, не знаю, но эффект был отличным. Затем огонь восстановился, но был неорганизованным. Каждая батарея била в свою точку, никакого переноса огня не было. Жаль, что не видим разрывов, но нам это и не требуется. Продолжаем высыпать как тяжелые двухтонки, так и всякую мелочь с кассетниками и РРАБами. Одна машина получила попадания, горит, но держится в воздухе. «Галифакс» неплохо переносит повреждения и имеет хорошую систему пожаротушения. Как и «ТБ-7». Главное, до конца бороться и применять все, что имеется. Машина самостоятельно освободилась от груза и доложила, что повреждена и отходит.

Машина, на которой летел я, шла без бомб, чтобы иметь превосходство в скорости, поэтому мы на цель не заходили и теперь активно собираем в ордер оставшиеся машины. Доложили в Москву об ударе по Пиллау. Даже не видя результатов, понятно, что эксперимент прошел довольно успешно. Ночники с Пиллау-Зюд не взлетели. Небо чистое, если так можно сказать. Оставалось только сесть. Для этого требовалось пробить толстую облачность, восстановить ориентирование, найти привод, аэродром и сесть.

Подбитый борт доложил, что сел на брюхо в Мемеле, едва перевалив через линию фронта, а мы еще пробиваем облака. Вначале я видел машины, затем началась такая засветка, что локатор пришлось выключить. Облака просто набиты снегом, бесполезно. Сидим, прижавшись спиной к креслам, за иллюминатором темнота и пролетающие снежинки сплошным потоком. Легкое обледенение. Тоже может сыграть некислую шутку. По СПУ командир то и дело просит штурмана сбросить наледь. Раздается дробь каких-то молоточков. О, разрыв, видим землю, передаем командиру.

– Я вижу, – отвечает лейтенант Молодчий. – Облачность мы пробили, Сергей Петрович. Осмотритесь, может, еще кто-то рядом.

Но кроме засветки локатор ничего не выдал. АНО горят, идем на базу.

Разворот, вышли шасси, и нас уже потряхивает на кочках. Сели не все, пять экипажей ушли на запасные аэродромы. Самое противное, требуется доставлять туда высокооктановое топливо, которого там нет. Следом за нами садится «ТБ-7» Голованова – одна из трех машин 412-го полка, которые ходили на задание. Остальные самолеты входили в 433-й АПДД, комплектуемый из самолетов, поставленных по ленд-лизу.

Мне этот полк достался по наследству от Водопьянова, который в августе сорок первого командовал 81-й дивизией, но после неудачного налета на Берлин из Пушкина, когда вернулось всего две машины из десяти, а он сам приземлился на территории, временно оккупированной противником, и считался без вести пропавшим, дивизию принял Голованов. Вернувшегося по земле комбрига Водопьянова на дивизию не вернули, и он летал в 412-м полку командиром корабля. Четыреста тридцать третий полк по бумагам имел тридцать шесть самолетов «ТБ-7», больше всех полков вместе взятых – Голованов стряхнул все нелетающие машины в него и отправил их на завод в Казань, где они успешно и застряли. Командования у полка не было, был помощник начальника штаба капитан Коротеев и четыре «ссыльно-каторжных» экипажа, чьи командиры допустили ошибки в пилотировании и разбили машины. Так как летать им было не на чем, они согласились переучиться на прилетевшие «галифаксы» еще в конце августа. Потом они перебросили восемь оставшихся машин (одну расколотили) в Кострому, где было организовано, наконец, переучивание летчиков с «ТБ-3» и «ДБ-3ф» на эти машины. Я запросил борта обратно, и прилетело двадцать экипажей на восемь машин. И все, естественно, получили назначение в 433-й полк. Когда пришли новые «галифаксы» – а англичане их дали только после того, как «галифаксами» был уничтожен радар в Новогеоргиевске, – полк получил и их. Всего летающих машин у него теперь семнадцать. В общем, приказ № 0052 от 15 июля выполнен строго наоборот: 412-й полк, который должен был быть расформирован, летает на «ТБ-7», имеет одиннадцать летающих машин в пяти эскадрильях трехсамолетного состава и две эскадрильи «ЛаГ-5» в качестве штатного прикрытия. А в 433-м даже командира полка нет. Подхожу к Лебедеву, он командует 412-м, спрашиваю, кого он может порекомендовать из состава 433-го на должность командира.

– Из своих – никого не дам, там такие сливки, что скоро от машин ничего не останется, – ответил Лебедев и, сославшись на дела, отпросился в ПАРМ.

– Че, побираешься? – насмешливо спросил генерал-майор Водопьянов.

– Побираюсь, Михаил Васильевич. Полк без командира и без начштаба – это не полк.

– Я там никого не знаю, а тех, кого знаю, близко к самолетам подпускать нельзя.

– Так, может быть, возьметесь?

– Нет, уж. «Не имею достаточных командных навыков и опыта в организаторской работе». Меня и командиром корабля неплохо кормят. С Асямовым поговори, может пойдет, и с Угрюмовым, он вроде из полка уходить хотел на «англичан».

Асямов – майор, а Угрюмов, хоть и комэск, но только старший лейтенант. Вызвал обоих знакомиться. Разговор начинаю издали: что, где, когда, сколько? Асямов отвечает неохотно, видимо уже знает, о чем пойдет разговор, а Угрюмов уже про себя решил переучиться на «галифакс». Тем более что его машина в ремонте, и он безлошадный. С Асямовым сложнее, у него машина предвоенная, с центральным М-100 в качестве нагнетателя. Высотная и скоростная. Налеты на Берлин ему удаются, он идет выше всех и на другой скорости, поэтому немцы по нему мажут. И он же не знает, что скоро погибнет в Англии. В общем, майор отказался. Начинаю перебирать личные дела командиров кораблей 433-го полка, так как знаю их меньше двух недель всех, и всего один боевой вылет с ними, а доверять назначение системе кадров ВВС дело и опасное, и неблагодарное.