Читать книгу "Зощенко - Бернгард Рубен"

А 18 августа 1933 года, только-только успев окончить повесть, он отправляется с большой группой писателей на строительство Беломорско-Балтийского канала, производившееся заключенными. Газета «Литературный Ленинград» сообщала, что четыре железнодорожных вагона были переполнены писателями Москвы, Ленинграда, Украины, Белоруссии, Средней Азии, которые, доехав до станции Медвежья Гора, совершили затем четырехдневный осмотр канала. «Все писатели восторженно отзываются о грандиозной работе, проделанной на Беломорско-Балтийском канале, о его строителях — большевиках-чекистах», — говорилось в газете.

И там же через несколько дней Мих. Зощенко писал в своей заметке «Возвращенная молодость»: «Общее впечатление от Беломорского канала необычайное. Прежде всего, это очень красиво и грандиозно. Канал чрезвычайно декоративен. Я на самом деле увидел подлинную перестройку, подлинную гордость строителей и подлинное изменение психики у многих (сейчас можно назвать так) товарищей».

Из этой поездки Зощенко привез новую повесть — «История одной перековки». Возникла она из уже написанной одним заключенным своей собственной биографии, которую ему и вручили для литературной обработки. Зощенко обратил на него внимание на слете ударников строительства, устроенном во время пребывания писателей в одном из тамошних лагерей. Судя по деталям, которые Зощенко добросовестно описывает в начальных главках повести, слет этот был подготовлен опытным лагерным начальством специально для писателей, как образцовая потемкинская деревня (что подтверждалось впоследствии в некоторых воспоминаниях присутствовавших). Но Зощенко доверчиво писал:

«Это был самый удивительный митинг из всех, которые я когда-либо видел.

На эстраду выходили бывшие бандиты, воры, фармазоны и авантюристы и докладывали собранию о произведенных ими работах.

Эти речи при всей своей частью неграмотности и наивности звучали как торжественные поэтические произведения. В них не было ни капли фальши, или выдумки, или желания ослепить начальство силой и решительностью своей перестройки».

Попробуй сфальшивь, если не хочешь заработать добавку к сроку… А наивными были не столько речи «ударников», сколько сами писатели, не подозревавшие об исключительных способностях профессионалов ГПУ ослеплять и не таких простаков.

Не случайно, надо быть, состоялось и знакомство Зощенко с тем «необычайно мужественным и энергичным» заключенным, у которого и автобиографическая рукопись была уже составлена «за несколько дней до своего выхода на волю», как раз к слету:

«Он произнес речь о своей прошлой жизни, о заграничных скитаниях, о тюрьмах, в которых он сидел. И о том, что он тут сделал, и что с ним тут сделали, и что он намерен делать в дальнейшем.

Одна его фраза меня необычайно удивила. Он сказал: „Буржуазный профессор Ломброзо говорит, что мы, преступники, уже рождены преступниками. Какая чушь. Разве могут рождаться преступники? Мой отец — честный труженик — до сих пор работает. Моя мать — честная работница. А то, что случилось со мной, — я в этом раскаиваюсь и от этого окончательно ухожу“.

Этот человек был известный международный вор, фармазон и авантюрист, ныне получивший почетный значок за свою отличную и даже героическую работу на строительстве».

И артист, добавим мы, сыгравший, наверное, многоцелевую роль, которая была нужна всем участникам этой умело поставленной сцены, в том числе и ему самому. «Этого человека звали Абрам Исаакович Роттенберг», — сообщает Зощенко. И заключает: «Я „причесал“ эту рукопись. Но я сделал это как будто рукой самого автора. Я сохранил его язык, его стиль, его незнание литературы и собственный его характер. Это была почти что ювелирная работа».

Его «ювелирная работа» была опубликована в упоминавшемся уже фолианте «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», который по предложению авторского коллектива посвящался XVII съезду партии большевиков. Авторский коллектив составили 36 писателей во главе с Горьким. Среди них, кроме М. Зощенко, были А. Толстой, Бруно Ясенский, Л. Никулин, В. Катаев, Вс. Иванов, Вера Инбер, М. Козаков, В. Шкловский… А в торжественном посвящении, открывшем книгу, говорилось: «Этой книгой Оргкомитет Союза советских писателей рапортует XVII съезду партии о готовности советских писателей служить делу большевизма и бороться своими художественными произведениями за учение Ленина — Сталина, за создание бесклассового социалистического общества». Книга была издана в 1934 году.

После поездки Зощенко на Беломорканал приходится констатировать, что — при всей известной его доверчивости, которая могла вызвать невольные заблуждения, — к тому сроку в нем самом уже произошла вполне сознательная «перековка». Откровенно сопротивлявшийся все 20-е годы идеологическому давлению, он прекращает теперь это сопротивление и принимает, как продолжение исповедуемых им великих идеалов, конкретные идеологические установки и практику большевиков.

Правда, поначалу он делает это более тонко, нежели другие известные писатели, участвовавшие в создании книги «Канал имени Сталина». Так, Зощенко не приложил руку ни к одной коллективно написанной главе книги, заняв в ней свою отдельную, личную, сугубо писательскую, а не публицистическую позицию (приведем некоторые названия тех глав: «Страна и ее враги», «ГПУ, инженеры, проект», «Заключенные», «Чекисты», «Каналоармейцы», «Добить классового врага»… Фамилии авторов-писателей в этих главах часто переходят из одной в другую). Только два материала во всей объемной книге имеют своего единственного автора — вступительная статья М. Горького «Правда социализма» и повесть Зощенко. Причем в повести «История одной перековки» (в последующих книжных изданиях — «История одной жизни») Зощенко сразу и четко обозначает рамки рассматриваемого человеческого пространства: «Меня заинтересовали люди, которые глубоко втянулись в жизнь, построенную на праздности, воровстве, обмане, грабежах и убийствах». Он исключает из этого пространства даже «случайных» правонарушителей. И подает свою задачу в таком контексте, что можно подумать, будто кроме уголовников на строительстве канала больше не было никаких других заключенных.

Но если взять главу «Заключенные», написанную весьма ловко и дающую, как бы невзначай, только в индивидуальном порядке, никак не обобщая, представление о социальном составе зеков, то становится очевидным, что основная их часть была не уголовники, а «кулаки» (раскулаченные крестьяне), «монахи» (священнослужители), «каэры» («контрреволюционеры», то есть люди, высказывавшие свое несогласие с советской властью), «вредители» (в большинстве своем инженеры, на которых списывали все провалы «индустриализации») и прочая классово-чуждая «подрывная интеллигенция» (от ученых до бухгалтеров). Но все эти люди, отправленные в ГУЛАГ для социалистического «перевоспитания» трудом, остались вне поля зрения Зощенко. Таков был его первый шаг на том предписываемом властью идеологическом пути, по которому он пошел в тридцатые годы.

Однако, словно компенсация для души, в том же 1934 году у Зощенко был издан однотомник «Избранного», в который вошло большинство его самых ударных рассказов двадцатых годов — и «На живца», и «Жертва революции», и «Рабочий костюм», и «Нервные люди», и «Прискорбный случай», и «Прелести культуры», и «Мещане», и «Гости», и «Гримасы нэпа», и «Пожар», и, конечно, «Аристократка» с «Баней»…