Читать книгу "Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи"

– Да скажи хоть слово! – потребовал мужчина.

Он готов был поверить, что Изора видела мать в объятиях чужого мужчины, иначе откуда эта конвульсивная дрожь и страдальческое выражение лица?

– Fan de vesse! Говори, или я отправлюсь туда, и живым он не уйдет, уж можешь мне поверить!

– Вам нужно пойти, отец, – выговорила, наконец, девушка. – Но только без ружья. Ружья не надо! Отец, ваш сын вернулся, мой брат… Арман! Это его, несчастного, мама прячет в вашей хижине! У него такое лицо… Он теперь не похож на человека!

Новость сбила фермера с ног. Со звериным рыком он отшвырнул ружье и через мгновение уже бежал по тропинке, раскинув руки и испуская короткие возгласы, от которых у Изоры замирало сердце.

Нетвердой походкой девушка подошла к двуколке. Она гладила лошадь, а в голове звенели два ужасных слова – «гель касе»[40]. Так называли солдат, которые вернулись с фронта обезображенными.

– Арман… Нет, это невозможно! – прошептала Изора, вспоминая, каким был брат в день мобилизации – красивый парень со светло-карими глазами и чуть насмешливой улыбкой, чьи светло-каштановые кудри только что обрил поселковый парикмахер.

Следом за этой картинкой возникла другая, от которой замирало сердце и к горлу подкатывала тошнота. Не лицо, а какое-то месиво – носа нет, всюду шишки и впадины, и только один глаз остался цел… Еле передвигаясь от внезапной слабости, она взобралась на сиденье, сжалась в комок и горько разрыдалась, все еще не желая верить в то, что видела.

«Сейчас я проснусь в доме у Маро, – пыталась успокоиться Изора. – Отец не приезжал за мной, и я не заглядывала в окно хижины! Будет утро, я выпью горячего кофе с булкой…»

Она хотела забыть о реальности, но достаточно было открыть глаза, чтобы различить мельчайшие детали в отделке коляски, а чуть дальше – темные стволы деревьев. Первое, что почувствовала Изора, – сочувствие к брату. Затем на смену пришла бесконечная жалость ко всем солдатам, которые умерли, защищая родину, и к тем, кто вернулся домой с непоправимо искалеченными телами и душами.

Жером Маро был одним из них. Впервые Изора осознала, как велико его несчастье. «Я могу любоваться розовым рассветом, цветами и лошадьми, галопом несущимися по лугу; я имею возможность читать, смотреть на огонь в очаге, ведь он такой красивый, – причем настолько часто, как захочу. А он, такой молодой, живет в темноте. И Арман, наш бедный Арман! А бедная Женевьева, которая все еще ждет, до сих пор любит… Какой ужас!»

В то же самое время на расстоянии двух сотен метров Арман Мийе, запинаясь от волнения, говорил отцу:

– Папа, никто не должен знать! Ни одна живая душа не должна меня видеть! Поклянись, что никому не расскажешь, или я повешусь!

Когда фермер бурей ворвался в хижину, Люсьена вскрикнула от испуга, а узнав супруга, окончательно сникла. Все ее усилия пошли прахом – она намеревалась держать сына вдали от окружающего мира на протяжении многих месяцев…

– Боже, только не это! – воскликнула она. – Прости меня, Арман! Я ничего ему не говорила.

– Арман? – выдохнул Бастьен при виде кошмарной маски, в которую превратилось лицо младшего сына.

Однако думал он недолго: не помня себя от радости, отец крепко обнял свое дитя, прижал к сердцу.

– Ты живой, мой мальчик! Ты с нами, дома! Остальное – ко всем чертям! Понятно, почему ты сидишь тут, на болотах – не хочешь показываться местным. Как не понять… Но теперь мы заберем тебя домой. Тебе будет лучше в своей комнате. Сестра тебя уже видела.

В ответ он услышал эхо свистящего дыхания, сопровождаемого характерными вздрагиваниями: Арман плакал.

– Изора меня видела? – переспросил он.

– Я отправил ее вперед – посмотреть, чем занята ваша мать. Я-то, дурак, решил, что моя Люлю наставляет мне рога, и разозлился. Ох как разозлился!

Не в силах совладать с эмоциями, Бастьен Мийе еще крепче сжал сына в объятиях и тоже заплакал.

* * *

По прошествии часа хижина на болотах снова опустела, и в окошке не мелькал огонек. Зато в фермерском доме все было по-другому. Люсьена развела веселый огонь в очаге, а Изора убежала стелить брату постель. Глава семьи раздавал указания, и никто не смел ему перечить, даже Арман.

Поставив локти на стол, молодой человек с горечью осматривал обстановку, в которой вырос. Отец уже открыл бутылку сидра и теперь суетился у буфета, как заправская хозяйка: доставал стаканы, искал на дальней полке коробку с печеньем.

– Ты пришел живым с этой бойни, сынок! – твердил Бастьен. – Только что ж ты так задержался?

– Расскажу, когда Изора спустится. Папа, мне трудно говорить из-за челюсти. Может, отложим разговор до утра?

Бастьен махнул рукой, соглашаясь. Он ни на миг не сводил с сына глаз. Если не считать обезображенного лица, Арман выглядел вполне здоровым. Он был молод и вынослив. «Руки крепкие, ноги сильные, – рассуждал фермер. – Будем работать вместе! Мало-помалу соседи привыкнут к его внешности, а если кто осмелится сказать хоть слово, я запихну его гаду обратно в глотку!»

В большую комнату вернулась Изора – бледная как полотно, с носовым платком в руках.

– Я проветрила комнату и застелила кровать, – тихо отчиталась девушка. – Арман, ты просил платок – вот, держи!

– Спасибо! Ты стала красивой девушкой, сестричка.

Это ласковое, неслыханное ранее «сестричка» привело Изору в смятение. Не глядя на брата, она поспешила поднести ему платок и присела у очага.

– Я видел тебя, и не раз, в Ла-Рош-сюр-Йоне, – продолжал Арман. – Узнал, что ты там живешь.

– Откуда? – удивилась девушка.

– Расскажи ей, мам!

Юноша обтер носовым платком свои деформированные губы. Если следовать медицинской терминологии, «люди, получившие ранение в область лица и в голову», часто страдали от избыточного слюноотделения, причиной которого была ограниченная подвижность челюстей. Арман не стал исключением; как и многие товарищи по несчастью, он попал в отделение больницы, в просторечии именуемое отделением слюнявых.

– Арман много месяцев был на лечении. Доктора пытались восстановить лицо, делали пересадки, но ничего путного из этого не вышло. Он скрыл от нас, что жив, потому что стеснялся своего вида. А потом, в начале ноября, все-таки решил вернуться. Только предпринял некоторые меры предосторожности. Сначала написал однополчанину, лишившемуся обеих ног, который живет в Вуване, чтобы тот навел справки о нас.

– Так, сестричка, я и узнал, что ты выучилась и теперь работаешь воспитательницей в частной школе господ Понтонье в Ла-Рош-сюр-Йоне, – перебил мать Арман. – Еще я узнал, что Эрнест погиб в числе первых. Бедный мой брат!