Читать книгу "Крылатая гвардия. «Есть упоение в бою!» - Кирилл Евстигнеев"

– Шпынова. Он, подбитый, вышел из боя. В разговор включается Иван Кожедуб:

– Мы троих кокнули. Остальные как?

– Держатся, – отвечаю я товарищу. – У меня горючее на исходе.

– Не задерживайся, уходи, – советует Иван. Весь остальной путь летим молча. Все ребята очень устали. Скорость повышенная – аэродром близко. Надо запросить: как добрался Шпынов и дома ли он?

Мою тревогу рассеивает ровный голос командира полка:

– Жив-здоров. Вас ждет не дождется. Волнуется парень…

– А я что говорил… Сашко у нас со дна морского выберется! – слышится в эфире восторженный голос.

Чувства товарищей понятны, да и самому хочется как-то разрядиться, что-то сказать. Бой складывался трудно. Но мы возвращаемся все, а противник недосчитался четырех самолетов, сбитых мною («юнкере» и «мессершмитт»), Тернюком («юнкере») и Середой («фоккер»).

Разговорились, расшумелись мои товарищи. Однако порядок в воздухе должен соблюдаться, и я, как старший, командир группы, сдерживаю эмоции бойцов:

– Прекратить разговоры!

Разом все стихло, в эфире ни звука. Только в наушниках шелест да попискивание. Аэродром уже под нами.

После посадки все собрались у самолета Александра Шпынова. Многие удивлены: как это Сашко после такого удара остался в живых? Общими усилиями насчитали в его машине около двадцати пробоин, три из них в небольшом бронестекле, которое установлено в кабине над бронеспинкой, позади головы летчика. Побиты также две лопасти винта.

И вот что рассказал Шпынов, которому помогал частично видевший его неудачу Игорь Середа. Незадолго до прихода группы Кожедуба, когда мы вели схватку со «сто девятыми», Александр приотстал от своих. Заметив сзади пару толстолобых с красными коками, как у наших самолетов, он ошибочно принял их за Ла-5 и сбавил скорость. Пара быстро шла на сближение, и вдруг – как гром с ясного неба! – трасса пушечной очереди. Треск пробитого металла, машина вздрогнула – и Шпынову стало ясно, что вовсе не «лавочкины» это. Но было уже поздно: истребитель падал к земле, мотор трясло, в глазах рябило. «Это штопор…» – мелькнула у летчика мысль. Кое-как он все же вывел машину в горизонтальный полет и благополучно долетел до своего аэродрома.

Александр Шпынов продолжал сражаться до конца Великой Отечественной войны. На его счету 218 боевых вылетов, из которых 82 – на разведку, и десять сбитых вражеских самолетов.

В тот день рассматривать повреждения на Сашином самолете, ахать и охать не было времени. Летчики еще раз убедились в правильности бытовавшей заповеди: оберегай свой хвост заботами и повадками лисы – и направились на командный пункт эскадрильи готовиться к очередному вылету.

В это время к аэродрому подходила группа Кожедуба. После посадки подхожу к нему. Иван зол, хмурые брови сошлись на переносице. Поэтому мой вопрос звучит как можно лаконичнее:

– Кого? Как случилось?

– Брызгалова… Два «шмитта», наверное, охотники, неожиданно выскочили над ним из облачности. Я бросился на помощь, чтобы упредить их атаку, но не успел… Гад дал по нему очередь. Самолет загорелся, немцы скрылись в облаках… Брызгалов выпрыгнул с парашютом и приземлился в расположении наших войск. Если не ранен, то не сегодня-завтра вернется.

На следующий день Брызгалов был в полку. Доложив командиру о возвращении, он пошел на стоянку. Около самолета Мухина работали парашютистки (так мы в полку называли парашютоукладчиц). Девчата не знали, что Брызгалов вернулся.

– Привет, спасительницы! Все хлопочете с тряпками? Муху охорашиваете? – услышали они вдруг знакомый голос.

– Ой, Паша… Жив! – удивленно и радостно закричала Надя Красильникова.

– Как видите… И даже невредим, – весело отвечал Брызгалов.

У Нади появилось обиженное выражение лица:

– И надо же… Нет чтобы рассказать, как сработал парашют, где приземлился… похвалить за то, что работа наша не подвела… Он после всего снова – тряпки! Неисправим ты, Паша…

– Чего рассказывать-то? Жив-здоров, значит, ваша система сработала, как положено. Только подбородок фрицы поцарапали. Беда не велика – буду драться злее. А вам, девчата, спасибо!

И неожиданно не только для Нади, но и для самого себя он ласково обнял ее и поцеловал в щеку.

Пожав девушкам руки, Брызгалов самым серьезным тоном добавил:

– Молодцы! Дело ваше нужное для нашего брата. Вот и довелось мне поболтаться на ваших тряпках… виноват, на парашюте. А здесь вы что делаете, добрые феи?

Все та же Красильникова, улыбнувшись, ответила:

– Васю Мухина охорашивали, как ты соизволил заметить. А в общем подменяем парашюты, у которых истекает срок переукладки, или, как некоторые остряки считают, «набиваем тряпками сиденья в кабинах, чтобы королям неба сидеть было мягко и удобно».

– Ух и злопамятная ты, Красильникова… Я же в шутку тогда, не со зла так сказал о вашей службе. Исправлюсь.

Девчатам нашим нелегко было на фронте. Перед вылетами они разносили по два, а то и три парашюта; а вдвоем – пять-шесть, и довольно-таки увесистых. И так каждый день… до самого конца войны. Кроме того, в их обязанности входило распускать, просушивать, переукладывать боевые парашюты на походном брезентовом столе, раскинутом вблизи стоянок самолетов. Труд наших помощниц не пропадал даром – более двадцати летчиков полка выпрыгнули из горящих машин на парашютах, и их система ни разу не подводила. Да, не мной одним замечено, что женщины на фронте были скрупулезно точны, аккуратны, дисциплинированны и исполнительны.

После одного из боевых вылетов на нашем аэродроме мы обнаружили более десятка истребителей иной конструкции. Выключив мотор, спрашиваю у механика:

– Козлов, что за самолеты?

– Покрышкин с Речкаловым в гости пожаловали.

– Александр Покрышкин? – удивился я. – Занятно… Скажи, почему они у нас?

Петру и это, оказывается, известно.

– Вернулись с задания, а над их аэродромом гроза. Вот и сели переждать непогоду. Всем героям герой!.. – мечтательно протянул мой механик, глядя в сторону Покрышкина.

Очень хочется и мне увидеть прославленного советского аса, дважды Героя Советского Союза. Но летчики уже сидели в кабинах, ожидая команду на запуск. У одного самолета стояли Ольховский, Семенов и Фраинт – они разговаривали с летчиком, одетым в меховые нагольные брюки и такую же темно-коричневую куртку. Высокий, с уверенным и смелым взглядом, богатырской комплекции – таким я и запомнил Александра Покрышкина с тех огненных фронтовых лет…

Шел июнь. Полк перебазировался на аэродром Биваларий. И в это время командиром нашей 302-й истребительной авиационной дивизии назначается полковник А.П. Юдаков, заместителем командира полка по политической части – подполковник И.И. Косарев.

На направлении 2-го Украинского фронта наступило относительное затишье, и полк получил передышку. Батальон аэродромного обслуживания срочно организовал профилакторий для отдыха, в который на три-четыре дня направляли от каждой эскадрильи по четыре летчика. Врач полка, зная, что меня чрезвычайно мучают боли в животе, частая тошнота, особенно в полете, настоял на том, чтобы я прошел обследование в полевом госпитале. Рентгеном обнаружили язву желудка, и я немедленно был помещен в наш профилакторий.