Читать книгу "Путин и оппозиция. Когда они сразятся на равных - Сергей Кара-Мурза"

Это оптимистическое суждение. Все мы как раз не можем оценить, чем в действительности был для всех нас Советский Союз — «массовое сознание» (есть такая метафора) было хаотизировано перестройкой и реформой. У большинства «массы» населения сложилось синкретическое сознание (ризома). В социологию ввели (Ж.Т. Тощенко) термин «кентавризм» и «парадоксальный человек» — в сознании людей совмещаются несовместимые идеи и ценности. Но аналогия с кентавром сильно упрощает образ современного гражданина России. Если вообразить, что над Россией воюют фантомы сознания общностей россиян, то окажется, что идет не только «война всех против всех», но и части сознания каждого воина воюют друг с другом.

Социолог культуры Л.Г. Ионин пишет уже в 1995 г.: «Гибель советской моностилистической культуры привела к распаду формировавшегося десятилетиями образа мира, что не могло не повлечь за собой массовую дезориентацию, утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровне, а также на уровне общества в целом…

Болезненнее всего гибель советской культуры должна была сказаться на наиболее активной части общества, ориентированной на успех в рамках сложившихся институтов, то есть на успех, сопровождающийся общественным признанием. Такого рода успешные биографии в любом обществе являют собой культурные образцы и служат средством культурной и социальной интеграции. И наоборот, разрушение таких биографий ведет к прогрессирующей дезинтеграции общества и массовой деидентификации.

Наименее страдают в этой ситуации либо индивиды с низким уровнем притязаний, либо авантюристы, не обладающие устойчивой долговременной мотивацией… Авантюрист как социальный тип — фигура, характерная и для России настоящего времени» [Ионин Л.Г. Идентификация и инсценировка (к теории социокультурных изменений) // СОЦИС, 1995, № 4].

Вот результаты общемосковского исследования 2003 г. На вопрос: «Каких политических взглядов Вы придерживаетесь?» получены следующие ответы: либерально-демократических — 14 %; социал-демократических — 14; коммунистических — 14; национально-патриотических — 9; 49 % затруднились ответить. Очевидно, что любое обращение с каким-то проектом развития сопряжено с трудностями, к которым неизвестно как подступиться.

Только возникновение оппозиции, способной построить, пусть грубо, реальную картину мира, в которой будут видны альтернативные пути к приемлемому жизнеустройству, даст импульс к диалогу с разными общностями — и так к осторожной интеграции общества.

Таким образом, общность граждан, причисляющих себя к лево-патриотической части общества, должна изобрести и построить свою собственную внутреннюю информационную систему и составить для себя повестку дня и обсудить ее. Это необходимо, чтобы выработать ключевые установки своей общности, свой профиль, кредо. Представив ядро этих установок, общность «получит лицо». Без этого никакая «масса людей» не станет субъектом политики, тем более оппозицией.

Ностальгия по утраченному прошлому и жалобы на власть и «либералов» не дают билета в политический цирк. Любая организованная общность имеет какую-то свою «картину мира», и в главном она должна отражать какой-то срез реальности. Если же в центре этой картины угнездились утопии, предания и жалобы, эта несчастная масса становится объектом хищников от политики.

* * *

Теперь, после вводных изложений, выскажу несколько суждений непосредственно об оппозиции.

Выше сказано, что после краха СССР не сложилась лево-патриотическая оппозиция как общественный и политический институт, хотя кадры учрежденных оппозиционных организаций, воспитанные в СССР, по инерции выполняют свою роль в ритуалах политического спектакля. Все это искренне и заслуживает уважения. Можно только упрекнуть власть, которая воспользовалась укорененным в советских людях стереотипом «государственника» и погрузила политическую систему в глубокий застой. Реликты соборности сделали публичную политику неадекватной социальной и культурной реальности. Сейчас, уже без СССР, необходимо создавать «современное» государство, а оно без оппозиции — инвалид. Известно, что вырастить оппозицию, это колючее растение, везде трудно, но надо. Недаром англичане хвастаются «оппозицией Ее Величества королевы».

Строго говоря, нашу власть упрекнуть нельзя, ее личный состав вышел из тех же академий и ведомств СССР. Но советов и рекомендаций власть не просит, а за нашу оппозицию мы отвечаем. Об оппозиции «справа» мы не говорим. Я считаю, что это — уродливое дитя «интеллигентных кухонь», прикромленное и КГБ, и службами США. Ничего хорошего от нее нет ни обществу, ни государству.

Поскольку я исхожу из предположения, что оппозиция, способная вести теоретическую борьбу, еще не сложилась, представить ее как коллективный субъект я не могу. Предлагаю для начала рассуждений плохой подход, но другого не нахожу: я называю не сложившиеся коллективы, а скажу о самом себе и кружке моих друзей (стихийных «оппозиционеров» 1990-х гг.). Я вспоминаю наше состояние, в котором мы постоянно обдумывали и обсуждали происходящее в СССР и позже. К данному моменту я осознал, какие темы я после 1987 г. должен был изучить, понять и сформулировать — но прошел мимо. За последние десять лет эти упущения становились видны и мне, и друзьям, но что мешало продвинуться, было трудно объяснить. Были разные причины, но, кажется, главную причину мы обходили. Я лично подозреваю, что нам не хватало духу. Всегда надо было выполнять какую-то явно нужную задачу, при этом казалось, что выполнить ее было по силам (насколько было материала) — этим и занимались. Но, думаю, не решались подступиться к главным проблемам потому, что, в действительности, страшно было взглянуть в пропасть. Ведь все мы сдали СССР — и кому!

Тяжело об этом было говорить, не хватало еще знания, да и многие несгибаемые товарищи заплевали бы нас как ренегатов — велик риск в рассуждениях и перегнуть палку в разные стороны, и отключить тормоза чувств в споре. Но теперь уже нельзя оттягивать. Начнем с формальных вещей.

— До сих пор мы успешно обманываем себя, замалчивая раннее предупреждение о созревавшей угрозе. Сталин сказал в 1937 г.: «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным. Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с советской властью».

Мы, студенты 1 курса Химфака МГУ, это услышали после XX съезда. Преподаватель представил нам это утверждение Сталина абсурдом, даже посмеялся. Тогда мы с приятелями это не посчитали абсурдом, мрачно задумались, но не нашли понятных оснований для такого вывода Сталина. Смысл его был прикрыт марксистским классовым языком. Классовых врагов среди нас не было, а «танки наши быстры», внешнего врага не боялись. Да, были среди нас стиляги, на курсе были балбесы, которые распускали языки, одни называли КГБ гестапо, другие очень уважали Троцкого — но ведь это не классовая борьба, никто их и не трогал. Мы тогда не думали, что кроме классовых есть много других противоречий и конфликтов — образование в рамках истмата было узкое, а о других врагах в нем не было сказано.