Читать книгу "О, возлюбленная моя! Письма жене - Вольф Мессинг"

Я тебя очень люблю, моя драгоценная Аидочка! Люблю так, как никто никого еще не любил. Вся любовь мира не идет ни в какое сравнение с моей любовью к тебе.

Целую тебя, обнимаю тебя, люблю тебя!

Твой Вевл

Письма Аиды Михайловны Мессинг-Рапопорт к Вольфу Мессингу

(1951‑1960)

28 мая 1948 года

Здравствуй, любимый мой!

Читала твое письмо вслух Ирочке, так оно мне понравилось. Ирочке тоже понравилось, она говорит, что у тебя есть литературный дар, и советует тебе вести дневник, чтобы на старости лет ты смог бы написать мемуары. Человеку с такой интересной судьбой непременно надо писать мемуары. Это еще Ирочка не знает всего, что знаю я. Как и положено верной жене, я храню все тайны, которые доверил мне мой любимый муж.

Слова любви, которые ты написал, звучат в моей душе прекрасной музыкой. Но больше я люблю слышать их, а не читать. Хотела бы написать, что не скучаю по тебе, чтобы ты отдыхал спокойно, но это было бы неправдой. Я по тебе сильно скучаю, любимый мой, потому что не могу не скучать. Как будто половина души моей уехала, а половина осталась. Но скажу тебе, что это хорошо. Любящим людям лучше пореже расставаться друг с другом, но иногда расставаться необходимо. Чувства надо «освежать», а небольшая разлука — лучшее «освежение» для любви. Если жена всегда-всегда-всегда находится рядом, то она может надоесть. В отличие от многих пар мы с тобой еще и работаем вместе, так что небольшая разлука нам не повредит, хотя я очень скучаю по тебе.

Ореховое варенье — это замечательно. Меня угощали таким еще до войны в Крыму. Знаешь ли ты, что на латыни грецкий орех называют «царским желудем»? А я вот знаю, потому что меня угощал вареньем профессор ботаники, ученик самого Бекетова[172]. Бекетов — это великий ботаник, дед любимого Ирочкиного Блока. Мне тоже понравилось это варенье, настолько, что я узнала рецепт, но он оказался настолько сложным, что я отказалась от мысли его варить. Привози, я буду рада.

У нас все в порядке. Приходила в гости Фира, рассказала последние новости. Я навестила Фаину Ефимовну, она очень плоха, почти не видит, но держится молодцом. Подарила мне шесть бокалов, настоящий баккара[173], как она говорит: «Покупалось еще в Елисеевском». Я расплакалась, потому что было ясно, что это прощальный подарок, на память. До сих пор не могу найти себе места. Казалось, столько людей умерло у меня на руках, что можно было бы и привыкнуть, не реагировать так остро на уход близких людей. Но ничего не могу с собой поделать. Когда ты вернешься, давай навестим ее вместе, ей будет приятно. Надеюсь, что мы успеем сделать это.

Звонили из Гастрольбюро. У них «горят» Свердловск и Куйбышев. Странные люди работают там, они не могут запомнить, кому на какое время дали путевку! Я напомнила, что ты вообще не любишь срываться с места и мчаться как на пожар. Мало ли что «горит» план? У них всегда что-то горит, а у нас есть свой график.

В отсутствие моего любимого мужа я, как подобает порядочной еврейской жене, блюду цниют[174] с особым рвением. На посторонних мужчин не заглядываюсь, одеваюсь скромно, по ресторанам и театрам не хожу. Жду тебя, любимый мой, чтобы возобновить светскую жизнь… Это я написала, вспомнив мою тетю Нехаму. Та начинала словами о том, как она блюдет цниют, все письма к своему мужу и ими же заканчивала. Я действительно выхожу только по делам. Фира звала в театр на «Фрейлехс»[175], но я отказалась. Без тебя не хочется.

Хорошей новости все мы рады. Это такая новость, про которую не скажешь: «Посмотрим, что выйдет из этого для евреев, хорошее или плохое».

Ясно, что хорошее. Часто вспоминаю двоюродного брата Лазаря, который так и не доехал до Палестины. Представляю, как он был бы рад сейчас. Все наши были бы рады. Но лучше всего было бы, если бы это случилось до войны, ты прав. Чем раньше, тем лучше, и хорошо, что там, а не где-нибудь в Африке[176].

Прошу тебя быть благоразумным на отдыхе, любимый мой. Я знаю, что ты благоразумен, но все же прошу. Отдыхай хорошо, так, чтобы вернуться бодрым и полным сил.

Привет от Ирочки и Виктора с Фирой!

Целую тебя, любимый мой,

Твоя скучающая

Аида

4 марта 1950 года

Здравствуй, любимый мой!

Не стала диктовать тебе по телефону список дел, который забыла оставить перед отъездом, поскольку уезжала впопыхах. Решила, что лучше напишу сама, так всем будет удобнее.

Ирочке по сравнению со вчерашним днем стало лучше. Мне сказали, что ее состояние стабилизировалось. Доктора здесь немногословные, в подробности не вдаются. Говорят: «Состояние стабилизировалось, средней тяжести, прогноз благоприятный…» Когда я слышу, что прогноз благоприятный, то воспаряю духом, но доктора тут же добавляют: «Если не будет каких-то сюрпризов». И моя радость сразу же меркнет. Молюсь, чтобы не было этих сюрпризов. Молюсь постоянно. Только произнесу: «И да будет на это Твоя воля!»[177], как снова начинаю: «Да будет воля Твоя…»

Надеюсь на лучшее. Обе мы надеемся на лучшее. Ирочка видела во сне нашу маму, да будет благословенна ее память. Мама была молодой, как на той фотографии с отцом и Ирочкой, и она улыбалась. Это, вне всякого сомнения, хороший знак. Дай Бог! Дай Бог! Дай Бог!

Ты не представляешь, любимый мой, как мне, как нам обеим важна твоя поддержка. Передала Ирочке твои слова — и она сразу же посветлела лицом. Она тебе верит больше, чем кому-либо. Только заставила меня поклясться, что я не лгу, чтобы ее приободрить, что ты действительно сказал, что у нее все будет хорошо. Ты далеко, но у меня такое чувство, будто ты рядом. Спасибо тебе за все, любимый мой, и в первую очередь за то, что ты у меня есть!