Читать книгу "Тиберий. Преемник Августа - Джордж Бейкер"

То, что сенат ни в коей мере не был полностью раболепен по отношению к Тиберию, видно из того почтения, которое он посмертно оказал Ливии. Он не выполнил предписанной ему программы. Поскольку это было общественное мнение, а не просто выражение личной скорби каждого, проголосовали за то, чтобы объявить годичный траур и воздвигнуть арку в ее честь — такая честь никогда не оказывалась ни одной женщине. Тиберий взял расходы по возведению арки на себя. Поскольку он так ничего и не предпринял, арка не была возведена.

Сеян действовал стремительно, пожалуй, даже слишком. Он становился самоуверен, а это всегда непозволительная роскошь. Тиберий был готов предпринять шаги, от которых многое зависело. Соответственно в сенат с Капри было направлено послание. Агриппина обвинялась в оскорбительных речах и неповиновении, Нерона обвиняли не в заговоре, а в безнравственном поведении. Послание стало чрезвычайной сенсацией. Положение усугублялось тем, что Тиберий ничем не намекнул, чего он ждал от сената. Подобно Генриху VIII и по тем же причинам он не собирался взваливать ответственность за столь суровые меры на свои плечи, он хотел разделить ее с сенатом. Однако было много разных причин, препятствующих этому. Он делал вид, что сенату известны те же факты, что и ему, и сенат не нуждается в дополнительной информации. Но что именно ему известно, никто не знал, но признание вины Агриппины и Нерона означало для одних допустить, что им известно то, чего они не знали, а для других — признаться, что они якобы знали и молчали. Те, кто был на стороне Агриппины, не могли предъявить ей пустое или ложное обвинение. Были и выступавшие на стороне партии Цезаря, но некоторые из них придерживались точки зрения Ливии и просили палату не поддерживать политику, о которой сам Цезарь мог горько пожалеть. Когда Марк Аврелий Котта от имени Цезаря поднялся с места, чтобы огласить обвинения, сенаторы устроили ему обструкцию — старик поставил их перед неразрешимой дилеммой.

Единственным выходом было (как это часто бывает) обратиться к мнению народа. Было проведено шествие, во время которого рискнули пронести изображения Нерона и Агриппины, и это дало возможность спикеру заявить, что послание Цезаря было подложным. Влиятельные сенаторы стали распространять постановления с резолюциями, направленные против Сеяна. Результат этого опроса народного мнения, очевидно, оказался разочаровывающим. Обращение к общественному мнению и в самом деле было пустой затеей. Люди, мнение которых имело значение, состояли в рядах армии Цезаря, а с теми, кто был недосягаем на Рейне и Дунае, нельзя было связаться из Рима. Цезарь хранил молчание, Сеян разжигал страсти. Он убеждал Тиберия в том, что его сетования остаются без внимания, и грозил, что на улицах Рима во главе толпы вскоре появятся не изображения, а их реальные прототипы. Тиберий, похоже, соглашался, он направил сенату второе послание, где потребовал, чтобы сенат, если не способен действовать, передал дело на его рассмотрение.

Когда дело приняло такой оборот, стало ясно, что положение Агриппины и ее сторонников пошатнулось. Сенат сдался и униженно отвечал, что Тиберий может предпринимать любые шаги, какие сочтет нужными.

Соответственно Агриппину и Нерона судили перед самим Цезарем, и, поскольку сохранились лишь некоторые детали этого суда, он, вероятно, был закрытым. Среди обвинений, выдвигавшихся против Агриппины, было ее намерение (которое, естественно, отрицалось) бежать и найти пристанище в армии. К показаниям был привлечен командир рейнской армии Гней Лентул Гетулик. Он избежал обвинения, мужественно и смело ответив на вопросы, что понравилось Тиберию, он сказал, что ничего не предпринимал против Цезаря, но, если бы его собственная жизнь была в опасности, он полагает, что смог бы пойти на многое. Против Лентула не было принято никаких действий; и после такого его признания Тиберий пожелал остаться один.

Агриппина долго вила свою веревочку, но теперь, похоже, настал ее конец. Ни один королевский указ об изгнании никогда еще не сметал с пути опасных заговорщиков так решительно, как суд Цезаря над Агриппиной и Нероном. Они были сосланы. Она на Пандатарию, а он на Понтию в кандалах и закрытых носилках. Стража не позволяла встречным даже остановиться, чтобы взглянуть на них. В Пандатарии, где отбывала заключение ее мать, разъяренная Агриппина дала волю своим чувствам. Она высказала все, что думает о Тиберии. Но здесь было не место. Здесь слово Цезаря было законом. В драке с охранником она потеряла один глаз.[49] Когда она объявила голодовку, ее кормили насильно. Общее мнение было, что голос мог принадлежать и Цезарю, а вот руки Сеяну.

Оставались еще два сына Германика: Друз и Гай, обоих Тиберий держал при себе на Капри. Гай — неуравновешенный, дегенеративный, с лицом младенца — оказался слишком хитер для Сеяна, он выжил и стал императором Калигулой. Однако Друз, после того как его использовали в качестве ловушки для Нерона, следующим попал в расставленные этруском сети. Сеян соблазнил жену Друза Лепиду, как в свое время Ливиллу. На основе ее показаний Друз был отослан назад в Рим. Сеяну этого было мало. По его указанию консул Кассий Лонгин арестовал и взял Друза под стражу, теперь и второе имя попало в синодик этруска. Тиберий уберег молодого Гая. Сохранилось его пророческое высказывание о нем: «Он живет на погибель себе и другим».

Препятствия на пути Сеяна быстро исчезали. Если так пойдет и дальше, они вскоре исчезнут вовсе. Однако это была лишь передышка. Еще был жив брат Германика Клавдий, хотя его считали весьма недалеким и, во всяком случае, его кандидатура в качестве преемника принцепса не рассматривалась. В сочинениях историков ему будут посвящены многие тома. Этруск уже готовился стать единственным человеком, способным надеть мантию Цезаря, и решил, что время это настало.

Какие же мысли и намерения витали в голове Тиберия на Капри? Работа этруска была закончена — дети Юлии, которые дважды пытались вырвать принципат из его рук, ушли, сенатская партия, возлагавшая на них свои надежды, была парализована. Теперь не торопясь он мог обратить свой взор на этруска и внимательно рассмотреть эту примечательную фигуру с заслуживающим того интересом.

Сеян был с Тиберием в отношениях, подобных тем, что были у Тиберия с Августом. Однако было и различие. Сеян не представил Тиберию тех гарантий верности, которые последний предъявил Августу. Он никогда не забывал о себе и не испытывал давления, какое в свое время испытывал Тиберий, он никогда не удалялся в добровольное изгнание на Родос, никогда не обходил собственного сына, чтобы усыновить и сделать наследниками Германика и Агриппину. С возрастом Тиберий становился холоднее, и чем старше он становился, тем менее охотно он воспринимал подобострастие этруска. Сеян же расцвел, подобно тропической орхидее. Это был человек, неспособный оставаться в тени.